Арина Холина - Хроники амбициозной брюнетки
— Ну сюжет интересный. Это же про тебя. А как про тебя может быть не интересно! Я и себя узнал. Написано паршиво. И я бы на твоем месте заставил эту Оксану сожрать эту макулатуру.
— То есть тебе не понравилось?
— Я же все объяснил!
Даша вздохнула.
Опять! Опять этот подлый комплекс вины перед всем миром!
После того как умерла мама, Даше стало мерещиться, что это такое ей наказание — намек, что все хорошо быть не может, что за удачу, успех, признание надо платить, и очень-очень дорого.
Даша всегда знала, что любит маму.
Та была удивительной — одной из тех женщин, которых не забывают никогда.
Отец не просто обожал ее — он ее боготворил, признавал, что без нее бы спился, сторчался, малевал бы вывески в каком-нибудь подвале и не было бы ни Даши, ни квартиры, ничего.
Мама умела зажечь в человеке свет: замечала в нем лучшие качества, умела их подчеркнуть, развить и продать.
Она была самой настоящей музой — к ним в гости ходили ради нее, ей показывали новые песни, картины, стихи, первый монтаж.
Такого человека трудно любить. Возникает зависимость.
Первое время после ее смерти Даша жила с отцом и старалась его поддерживать, а потом вдруг слегла сама: все лежала и лежала, а дни летели, часы становились короче, за минутами следить не было никакого смысла — в году было триста шестьдесят пять часов, пятнадцать дней.
Ее семья. Самое важное в жизни. Они были и родственники, и друзья, и любимые, и Даша даже пыталась сопротивляться, доказывала, что нельзя так любить родителей, но их все любили, а ей и повезло и не повезло — она была с ними одной крови.
Некоторое время Даша боялась писать. Казалось, будто все ее мысли о том, что она готова душу продать за успех, готова на любые жертвы… что все случилось из-за нее. Глупо. Она свихнулась от горя. Ее мир разрушился.
Конечно, она была слишком изнеженной, впечатлительной, слишком эмоциональной, все это ей потом объяснили, разжевали и в рот положили, но заноза осталась — и Даша все хотела кого-то любить, быть к кому-то доброй, понимать, как понимала мама, когда отец топал ногами, скрежетал зубами и говорил, что дочка соседки его двоюродной бабушки из села Нагорное поживет у них пару месяцев, а может, и полгода.
Соседка или дочь соседки почему-то не спускала за собой в туалете.
Мама выставила ее вместе с отцом уже на третий день. Сказала, что они могут вдвоем ехать к двоюродной бабушке, тем более что Андрей, отец Даши, ни разу в жизни ее не видел — вот и познакомится.
Дочь соседки говорила: «Ну ладно, тогда я к брату поеду — он близко живет, в Люберцах, и квартира у него большая, однокомнатная». Отец скрежетал зубами, но все-таки вез эту седьмую воду на киселе по адресу.
После смерти мамы образовалась пустота — некого было любить. Так любить, как ее. И Даша пробовала полюбить всех по чуть-чуть. Домработницу. Оксану. Витю. Захара.
Что ей там вчера сказал Захар?
— Я знаю, что Оксана меня любит. А ты все прицениваешься.
Это уже после того, как Даша напомнила, что скоро приедет Витя.
Она и сама не любит таких женщин. Собака на сене.
Но…
Это все равно что стоять у пропасти и размышлять: перепрыгну — не перепрыгну?
Что-то должно случиться. Она обязана понять, кто ей нужен. Чего она хочет.
Надо съездить к отцу. Это поможет. Он ее друг.
На следующий день они с Витей поехали в Королев. После маминой смерти отец прожил в квартире только год — он сдал ее богатым немцам, а сам переехал в Подмосковье. Дом он загородным не считал — для летнего отдыха была дача, самая настоящая, летний домик, хоть и современный, рядом с Плещеевым озером.
Отец жил с женщиной, которая Даше нравилась, — смуглая брюнетка с прямыми черными волосами и глазами, как у антилопы. Звали ее Ая. Ая была деловой женщиной — ей принадлежали три автозаправки и сеть магазинов нижнего белья.
Она поздно возвращалась с работы, ворчала, что жизнь в Королеве — все равно что жизнь на Марсе, время от времени увольняла очередную домработницу, такой уж у нее был характер, но Ая очень любила отца. И Дашу — она действительно ею гордилась, хоть и понимала, что никогда не станет единственной, она всегда будет той, кто заменяет им маму.
Но отец был широкий человек — даже остатков его чувства с лихвой хватило бы на пятерых.
— Ну что вы там ковыряетесь? — прикрикнула на отца Даша.
Они с Витей ждали у ворот минут десять, не меньше.
— Я тоже рад тебя видеть, — пробурчал отец и пожал Вите руку.
Смешно. Тот всего на пятнадцать лет младше ее отца.
Но папу этим, уж конечно, не проймешь.
Он ведь даже слушал Витину музыку и вспоминал, что когда-то давно, в лохматые годы, они были знакомы. Познакомились в мастерской у одного гостеприимного художника, а Витя тогда очень много ел — впрок.
Камин. Шкуры. Кожаная мебель. Уют с запахом сигар и виски.
Даша радовалась, что отец и Виктор понимают друг друга. Что им хорошо вместе.
Она оставила мужчин и закрылась с Аей на кухне.
— Ну… — Ая смешно закатила глаза, выслушав Дашу. — А у тебя что, чаша весов ни туда ни сюда?
— Угадала, — кивнула та.
— Сложный выбор. Все равно что решать — а что лучше: лакированные шпильки или мокасины на шипованной подошве?
— Шпильки. Мокасины. Шипы, — улыбнулась Даша. — А кто у нас мокасин, а кто шпилька? Если бы можно было оставить все как есть… — вздохнула она.
— Это не от тебя зависит.
— Увы.
Вечером Даше удалось заманить отца в кабинет.
— Па, ну что мне делать?
Отец задумался. Почему-то в их семье именно он был главным специалистом по трудностям личного свойства. Маму всегда больше интересовали деньги. И Аю.
— Я бы на твоем месте выбрал этого, второго. — Отец потер морщинку на лбу.
— Здрасте! — Даша всплеснула руками. — Ты просто фарисей какой-то! А как же Витя?
— Витю я оставлю себе, — усмехнулся отец. — Я всегда считал, что он — гопник, а вот оказывается, интеллектуал. Образованный человек.
— Мы с тобой прямо Гитлер и Геббельс, — хмыкнула Даша.
— Геббельс занимался онанизмом, за что его чуть не посадили, — ввернул Андрей.
— Откуда ты это взял? — расхохоталась Даша.
— Из книги. А привози-ка этого Захара на смотрины! — предложил папа. — Сравним.
— Ты же не будешь проводить на мне евгенические эксперименты? — с угрозой в голосе поинтересовалась Даша.
— Евгенические? — задумался он. — А так можно произносить?
— Пап, я тебя сейчас укушу!
— А отчего вообще тебе это взбрело в голову? — воскликнул он. — Тебе что, одной плохо живется?
— Любви охота, — с подчеркнуто мечтательным видом произнесла Даша.
