Катрин Панколь - Черепаший вальс
— Ладно, подведем итоги, — сказала Гортензия, ошеломленная этими немыми признаниями. — Для начала ты находишь хорошую музыкальную школу. Делаешь все, чтобы тебя туда приняли. Будешь работать, работать…
Он смотрел на нее и слушал, каким будет его будущее.
— Потом имеешь разговор с бабушкой и берешь верх… У тебя будут серьезные доводы, ты не сидел как пень, а делом доказывал, что это твое призвание, а не просто хобби. Это произведет на нее впечатление, и она тебя выслушает. Ты слишком беспечный, Гэри.
— Тем и симпатичен, — усмехнулся он, взмахнув над ней длинными руками, как будто продолжал немое танго.
Она отстранилась и серьезно продолжала:
— В девятнадцать лет — да. Но лет через десять ты будешь облезлым, циничным, никому не нужным симпатягой. Так что возьми себя в руки и докажи всем, что они могут тебе доверять…
— Иногда мне вообще ничего не хочется. Хочется быть белкой в Гайд-парке…
Поднялся холодный ветерок, у Гэри покраснел кончик носа. Он с силой засунул руки в карманы, словно хотел их прорвать, ковырнул ботинком землю, на миг задумался, явно завершая долгий внутренний монолог. Гортензия с любопытством наблюдала за ним. Они знали друг друга так давно; у нее не было человека ближе, чем он. Она подошла к нему, взяла под руку, положила голову на плечо.
— Ты-то никогда не отступишься… — проворчал он.
Она подняла голову и улыбнулась ему.
— Никогда! А знаешь почему?
— …
— Потому что не боюсь. Вот ты умираешь со страху. Говоришь себе, что в музыке много призванных, но мало избранных, и боишься оказаться не избранным…
— Не спорю…
— Страх не дает тебе действовать… И не даст твоей мечте воплотиться в жизнь.
Он слушал, взволнованный, даже слегка испуганный справедливостью ее слов.
— Может, сходим вечером в кино? — спросил он, чтобы разрядить обстановку.
— Нет. Мне надо вкалывать. Завтра сдавать работу.
— И ты весь вечер будешь вкалывать?
— Да. Но в выходные, если что, я буду посвободнее.
— Сколько я тебе должен за консультацию?
— Купишь мне билет в кино.
— Заметано.
Гортензия посмотрела на часы и вскрикнула:
— О господи! Опаздываю!
— Ты прямо как твоя мать, никогда не скажешь «Черт!».
— Спасибо за комплимент!
— Это действительно комплимент. Я очень люблю твою мать!
Она не ответила. Когда речь заходила о матери, она замыкалась. Он проводил ее до дверей школы.
— Знаешь, что еще сказала бабушка?
— Записала тебя в очередь престолонаследников?
— No way[61]. Я же сказал, я хочу быть музыкантом!
Гортензия слегка улыбнулась — «ответ правильный!» — и ускорила шаг.
— Заговорила о моих любовных победах — так она величает моих телок, — и изрекла с поистине королевским изяществом: «Милый Гэри, когда отдаешь тело, отдаешь и душу…»
— Впечатляет!
— Да, как ушат холодной воды! После таких слов и трахаться не тянет!
— Кончай ныть! Ты особенный. Не забывай об этом, никогда! Не так много по улице бегает королевских внуков! К тому же у тебя еще одно преимущество: никто не знает про твою королевскую кровь. Так что shut up![62]
— Слава богу, что никто не знает. Представь, что это за жизнь, когда тебя всюду преследуют папарацци!
— Меня бы это вполне устроило. Я бы мелькала на всех фото и сразу прославилась! И запустила бы собственный бренд!
— И не мечтай! Я уплыву на необитаемый остров, и ты меня больше не увидишь!
Они остановились на площади Пикадилли, у школы Гортензии. Она чмокнула его в щеку и убежала.
Гэри смотрел, как она исчезает в толпе студентов у входа. Вот у нее талант улаживать все проблемы! Она не забивает себе голову душевными терзаниями. Факты, факты, ничего кроме фактов! И правильно. Он найдет музыкальную школу. Будет учить сольфеджио и играть гаммы. Гортензия дала ему пинка под зад, а пинок под зад всегда гонит тебя вперед. А еще гонит мрачные мысли. Ему больше не казалось, что он влачит свою жизнь как ярмо — нет, она лежала перед ним на тротуаре, а он разглядывал ее со стороны. Он мог направить ее в любую сторону — на север, на юг, на запад, на восток. Остается только выбрать. Волна веселья затопила его, он рванулся за Гортензией — расцеловать ее. Крикнул: «Гортензия! Гортензия!» — но она исчезла.
Он обернулся к площади, к ее прохожим, светофорам, машинам, мотоциклам, велосипедам — так, словно собирался ее штурмовать.
— What a glorious day, — обронил он, увидев красный двухэтажный автобус, величественно высившийся на фоне синего неба. Скоро его заменят на одноэтажный, но это не страшно, жизнь продолжается, жизнь прекрасна, он возьмет ее в свои руки и расчистит от всякого гнусного барахла, которое мертвым грузом висит у него на плечах.
Первой парой была история искусств.
Седовласый профессор с матово-бледным лицом говорил медленно, тягуче. Бордовый жилет обтягивал упитанное брюшко. Что за сквалыжный воротник у его рубашки, думала Гортензия, набрасывая эскизы на листке бумаги. Надо все сделать пошире: и воротник, и манжеты, и талию. Дохнуть на него морским простором. Он повествовал о том, что искусство и политика иногда идут рука об руку, а иногда тянут в разные стороны. Потом спросил у полусонных студентов, когда образовались первые политические партии.
— В мире? — спросила Гортензия, поднимая голову от тетради.
— Да, мадемуазель Кортес. Но если быть точным, в Англии, ибо первые партии, с вашего позволения, возникли именно в Англии. Демократия — не только ваше завоевание, несмотря на Французскую революцию.
Гортензия понятия не имела, когда они возникли.
— В Англии, — повторил он, потянув за уголки жилета. — В XVII веке. Вначале так называемые «агитаторы» произносили речи перед солдатами, а затем, в 1679 году, возник конфликт между парламентом и королевской властью. Страсти накалялись, противники обзывали друг друга «тори», скотокрады, и «виги», бандиты с большой дороги. Оскорбительные прозвища прижились, ими стали обозначать две главные политические силы Англии. Позднее, в 1830 году, была основана первая политическая партия — партия консерваторов, первая партия в Европе и, можно сказать, во всем мире…
Он перевел дух и самодовольно похлопал себя по пузику. Гортензия взяла карандаш и принялась наряжать его дальше. Такой образованный человек просто обязан быть элегантным. Нарисовала мужскую рубашку: покрой, воротник, манжеты, пуговицы, удлиненные полы, симметричные и асимметричные.
Она подумала о Гэри и набросала юношеский торс в ветровке с капюшоном. Принц Гэри. Гэри в окружении папарацци. Нарисовала рядом несколько мятых рубашек в тесных пиджаках, потом, улыбаясь, добавила к ним темные очки. Гэри на приеме в Букингемском дворце, подле королевы? Набросала романтическую рубашку со множеством складок, под смокинг. Складки не должны быть слишком широкими. Кончик карандаша сломался и рассыпался по белой бумаге. «О господи!» — вздохнула она. «Ты как мать, никогда не скажешь: “Черт!”» С матерью ей было трудно. Ее любовь весила целую тонну. Желание дать любимому ребенку все, что он ни пожелает, отравляет любовь. Сковывает ребенка обязательной благодарностью, вымученной признательностью. Мать не виновата, но нести этот груз тяжело.
