Мари Фишер - Нежное насилие
– Нечего тебе по этому поводу особенно воображать, – проговорила она. – Если бы ты не вмешалась, то не исключено, что Петер был бы жив.
У Хельги перехватило дыхание.
– Да это же просто неслыханно, – выдавила она.
– Для чего ему было жениться на мне? Ведь Даниэлу мы могли бы вырастить и вдвоем, что в конце концов и получилось.
– Ты хотела выйти замуж.
– Да. Потому что я его любила как сумасшедшая и боялась его потерять. Но тебе-то следовало бы в этом разобраться лучше.
– Я только хотела помочь.
– Да что ты? Хотела помочь? В то время на нашем доме никаких долгов не висело. Тебе достаточно было взять ипотеку и передать деньги Петеру. Тогда бы он встал на ноги.
– Ты ведь сама в это не веришь. Он бы растерял их так же быстро, как и банковский кредит.
– Ты ему не доверяла и давала ему это почувствовать. На каждом шагу. Да, верно, ты взяла нас к себе, дала нам крышу над головой, и мы были благодарны тебе за это. Ах, до чего же благодарны! Но ведь ты и многого требовала. Ты ни на секунду не позволяла Петеру забыть, что он живет в твоем доме, в твоей квартире, что именно у тебя мы нашли приют.
– Я этим вас никогда не попрекала!
– Словами, может быть, и нет, но зато всем своим поведением. Все должно было совершаться по твоему разумению, нам не разрешалось сказать ни слова. Конечно, ты имела полное право хозяйничать. Но пользовалась ты этим совершенно бессовестно и безраздельно.
– Как ты смеешь со мною так разговаривать?
– Смею, потому что когда-нибудь надо сказать всю правду.
– Чепуха. Я уверена, что раньше ты так никогда не думала. Иначе я бы это заметила. Только твой отставной кобель мог внушить тебе подобные превратные представления.
– Как это на тебя похоже! Раз я его люблю, значит, он во всем виноват!
Хельга встала со стула и произнесла столь сокрушенно, что это звучало даже угрожающе:
– Ты все еще любишь его?
Катрин подумала, что просто неточно выразилась, но признать этого не захотела.
– Может быть, я вообще никогда не перестану любить его, – упрямо ответила она.
– Пока не найдется очередной мужик и не начнется новое цирковое представление.
– Не исключено. Я монашкой жить не собираюсь.
– До сих пор я тебе все прощала, Катрин, но сегодня ты явно зашла слишком далеко. Если ты не готова принять добрый совет и положить конец твоим похождениям с мужчинами, я не хочу, чтобы ты оставалась со мной.
– Это и меня устраивает. У меня также нет ни малейшего желания оставаться здесь в будущем. Я переезжаю в Дюссельдорф. Поедешь со мною, Даниэла? А, Данни?
Даниэла, наблюдавшая за всей этой сценой молча, но с растущим интересом, энергично покачала головой.
– Нет, так нет, – заметила Катрин, – я же не исчезаю в небытие, так что ты сможешь еще передумать и переехать ко мне. – Она повернулась к двери.
– Катрин, – промолвила Хельга Гросманн, – не забудь, что ты пока еще находишься официально у меня на службе.
– Знаю. Поэтому заявляю об уходе с начала следующего месяца.
– А на что ты собираешься жить? Твоего журнала для этого явно недостаточно.
– Пусть это будет моей заботой. Если не найду другого выхода, наймусь продавщицей.
Катрин решительно пошла к двери, потом еще раз остановилась.
– Ну, что, дорогая? – спросила мать. – В чем дело? Катрин полуобернулась.
– Можно мне временно взять из кладовки большой чемодан? Я потом его верну.
– Почему бы и нет? – разочарованно бросила Хельга Гросманн.
– Мамуля действительно от нас уезжает? – спросила Даниэла, когда Катрин вышла из комнаты.
– Думаю, что да.
– Но ведь это же скверно?
– Не беспокойся по этому поводу, дорогая. Она без нас долго не выдержит.
– Может быть, мне сейчас побежать за ней и уговорить ее остаться?
– Только не это. Она должна наконец понять, что ей без нас не обойтись.
До этого Катрин никогда не проводила выходные в одиночестве. Когда она, хлопнув дверью, уехала из материнского дома – с большим багажом, со своей электронной пишущей машинкой, с картонной коробкой, набитой остатками клубков шерсти, с портативным радиоприемником – она совершенно не представляла себе, что это значит.
Катрин провела день в своей дюссельдорфской квартире довольно хорошо. Закупила необходимые продукты, а заодно и некоторые газеты и журналы. Вечером кое-что себе сварила, читая при этом газету и просматривая объявления о том, что идет в кинотеатрах, чтобы выбрать себе фильм на воскресенье. Она остановилась на одном из тех длинных французских фильмов с неизбежным горьким концом, которые так ненавидела ее мать. Пока делать было нечего, она вновь и вновь садилась подремать в свое кресло-качалку, много думала и удивлялась, что, несмотря на все неприятности, хорошо себя чувствует. Кажется, и проблем с желудком будто не существовало.
Ей было жаль, что рассорилась с матерью. Катрин призналась себе, что ее обвинения были чересчур жестоки и вообще излишни. Но ведь искорка правды в ее упреках все же была. Не исключено, конечно, что и без вмешательства Хельги Петер покончил бы с собой, ведь он был человеком слабым, что она впоследствии и поняла. Но тогда был бы в этом виноват лишь он сам, и ей бы не пришлось приписывать ответственность за его смерть ни себе, ни матери. Они обе загнали его в угол своей эгоистической любовью.
Но все это миновало. Размышлять об этом уже нет необходимости. Теперь она должна была и хотела начать новую жизнь.
Утром следующего понедельника она была в лавке точно к открытию, а вела себя вежливо, но отчужденно.
Она отказалась от обеда с матерью и Дочерью, ограничившись бутербродом с яблоком, и использовала перерыв, чтобы с ближайшей почты позвонить Эрнсту Клаазену. Когда он взял трубку, то по голосу было слышно, что приятно удивлен.
Все же Катрин пришлось внутренне собраться, чтобы поставить вопрос, из-за которого она и решилась его побеспокоить:
– Та должность, которую вы мне предлагали, еще свободна, господин Клаазен?
Возникла небольшая пауза, сразу же заставившая Катрин предположить нечто неприятное.
– Значит, вы теперь готовы переехать в Гамбург? – спросил он.
– Да. – Помедлив, она добавила: – Я уже не живу у матери.
– С какого момента конкретно вы свободны?
– С конца этого месяца.
– Хорошо. Буду вас ждать.
– Однако, как же с должностью, господин Клаазен?
– Это не имеет значения. Должность уже занята, но мы найдем для вас нечто другое. Дочь едет с вами?
– Пока не знаю. Постараюсь ее уговорить.
– В субботу, – произнес он, и она представила себе, как он перелистывает свой блокнот-календарь с записью дел по срокам, – в субботу 31 марта. Выезжайте в полдень, к вечеру будете в Гамбурге. Я забронирую для вас комнату в пансионате госпожи Кройц. А в воскресенье мы сможем встретиться в вашей будущей квартире, чтобы осмотреться. Она еще не меблирована.
