Бывшие. Жена для чемпиона (СИ) - Ковалева Анна

— Пиздец, это кто тебя так разукрасил?

— Ты, дружище, кто ж еще?

— Я? — у меня глаза на лоб лезут.

— А ты не помнишь, что ли? Хотя ты так нажрался, что неудивительно, что память отшибло.

— Я помню, что сидел в баре и бухал. А потом провал.

— А потом ты позвонил мне и попросил забрать твое тело из бара. — Витя вздохнул и уселся в кресло. Потрогал свой синяк, поморщился. — Среди ночи с постели поднял. Когда я приехал в бар, ты уже был в неадеквате. Кое-как удалось тебя в салон запихнуть. Всю дорогу горланил песни, даже у самого подъезда орал. А потом облевал всю парадную и навернулся со ступенек. При попытке тебя поднять заехал мне локтем в глаз. Вот буду красоваться теперь.

— Пиздец. А потом что?

— Ну, у тебя кровищей все лицо залило, так что я понял, что тут без врачей не обойтись. Вызвонил Олега, с ним и доперли тебя сюда. Я отделался фингалом, а у тебя пять швов на лбу и интоксикация. Ночью две капельницы ставили. И еще одну скоро поставят. Хорошо хоть без сотряса обошлось.

— Ой, бля, — я потер лицо. Выпил стакан воды, стоящий на тумбочке. А то во рту всё буквально горело. Посмотрел на друга. — Прости, Вить, за эту херню.

— Да ладно, переживем. Ты скажи лучше, что случилось-то? Из-за чего ты нажрался как портовый грузчик?

— А я ничего не говорил вчера? А то сейчас один туман в голове. Ни хрена не помню.

— Вроде что-то про Машку трындел. Но у тебя так заплетался язык, что я ни черта не разобрал. Еще и музыка грохотала.

И тут меня накрывает воспоминаниями. Имя бывшей жены служит мощным триггером, и я моментально вспоминаю весь тот пиздец, что творился вчера.

И почему я нажрался в баре как последняя скотина.

Хотел заглушить боль.

Утопить сознание в алкогольном угаре.

Схватившись за голову, рассказываю обо всем Вите. Тот молчит, вздыхает, а потом хлопает меня по плечу.

— Ну что я могу сказать. Наломал дров, своими же руками толкнул Машу в объятия другого мужика. Чего теперь сопли на кулак мотать? Фарш невозможно провернуть назад, как любит шутить моя незабвенная теща.

— И что делать, а? — вопрос чисто риторический. Сам знаю, что дело — труба.

— Что делать, что делать, — фырчит друг. — Снимать штаны и бегать с голой жопой вдоль Лиговского. А если серьезно, то жить дальше, Сень. Жить самому и дать жить ей. Если хочешь, чтобы она была счастлива, конечно.

В этот момент приходит медсестра с капельницей, и Витя подрывается.

— Ладно, ты тут капайся пока. А я тебе вещи съезжу привезу. А то вчерашняя твоя одежда на мусорку отправилась.

— Спасибо, дружище. Леське привет. И извинись за меня. Я не хотел, чтобы так вышло.

— Разберусь, не переживай. Лисёнок у меня девочка чуткая, всё поймет. А ты смотри не куролесь тут.

— Так, давайте, молодой человек, кулаком поработайте, — вмешивается в наш диалог медсестра, протирает мне кожу тампоном и вставляет в вену иглу. — О, как хорошо пошла. Любо-дорого, когда вены хорошие. Так, скорость я настроила. Если станет плохо — жмите на кнопку.

— Понял, — отзываюсь я и прикрываю глаза.

Прозрачная жидкость из пластиковой бутылки медленно скатывается по длинной трубке и через иглу поступает в кровь.

Голова очищается, сознание становится ясным, отступает головная боль.

А вот мыслей становится больше.

Я снова прогоняю в памяти слова Маруси, а потом и слова друга.

«Разве я не заслужила хоть капельки счастья?»

«Отпусти ее, если хочешь, чтобы она была счастлива.»

Да, бывшая жена права. Я действительно махровый эгоист. Потому что мне чертовски сложно отпустить Машку.

Мне эгоистично хочется снова ощутить тепло ее рук и сладость губ. Хочется быть в ней, под ней и на ней.

Хочется, чтобы она смотрела на меня такими же безумно влюбленными глазами, как в день свадьбы.

Но походу это всё так и останется несбывшимися мечтами.

Если Маруське я стал так отвратителен — что ж, я оставлю ее в покое. Дам ей возможность стать счастливой.

Наступлю себе на горло, но отойду в сторону.

Главное, чтобы она действительно была счастлива. А не строила отношения назло мне.

Да, это самое главное. Счастье должно быть настоящим, а не фальшивым.

Что до меня… Никто не вправе заставить меня перестать любить мою Маруську.

Я буду любить ее на расстоянии.

Даже если ей моя любовь никуда не уперлась — всё равно любить буду…

От автора: в тексте использованы строки из песни Григория Лепса "Рюмка водки на столе"

Два месяца спустя

Арсений

В жизнях чужих каждый третий — буддийский мудрец

Только в своей зачастую и смысл не найти…

Если всё плохо, то, значит, ещё не конец…

Это всего лишь начало большого пути.

Ирина Самарина

— Ой, здравствуйте, Арсений Петрович, проходите, пожалуйста. Егорушка вас уже заждался.

— Я же говорил, что можете звать меня просто Арсений. — улыбнулся я, проходя в маленькую прихожую. — К чему эти расшаркивания? Держите, это вам.

— Спасибо большое, — улыбнулась Нина, принимая от меня коробку с тортом и пакет с фруктами. — Пойду тогда чайник поставлю.

Я тоже улыбнулся, глядя вслед женщине, маме того самого маленького хоккеиста, сбитого машиной.

Да, я сдержал свое обещание, данное волонтёру Алине. Пришел к пареньку в больницу и… как-то привязался к нему, что ли…

При виде меня у него настолько сильно загорелись глаза, что сердце невольно защемило.

Паренек реально смотрел на меня как на какого-то супергероя. Жаль, что я им не был, но в тот момент мне захотелось стать лучше, чем я есть.

Чтобы в полной мере заслужить те восторг и обожание, с которыми на меня смотрел этот мальчишка.

Совсем юный и наивный, с душой, нараспашку открытой этому миру.

Я смотрел на него и вспоминал себя в детстве. Когда-то и я был таким же.

Только отец пытался выковать из меня звезду, беспринципного эгоистичного парня, готового идти по головам ради побед.

Он втолковывал мне, что результат в спорте может быть только один: первое место, золото. Всё остальное — позорное поражение.

Что только тот, кто берет золото, заслуживает уважения. Все остальные — лузеры.

Егора же воспитывали совсем по-другому. Я понял это сразу, едва увидев его родителей.

Сына они будут любить вне зависимости от того, станет ли он чемпионом, останется рядовым игроком или вовсе уйдет из спорта.

Поэтому мне хотелось, чтобы этот паренек не оскотинился, став взрослым. Сохранил те свет и чистоту, что в нем чувствовались сейчас.

Мы говорили с ним долго в тот день, до тех пор пока в палату не принесли обед. Я оставил ему несколько автографов и согласился сделать селфи.

И, судя по тому, как у паренька загорелись глаза, я сделал всё правильно. И слова подобрал нужные.

— Арс, а ты еще придешь? — спросил он меня на прощание. И столько надежды было в его взгляде, что я не мог не сказать.

— Обязательно.

И я пришел. И не один раз.

А после того как Егора выписали, пришел к нему домой. С подарком в виде настольного хоккея.

Раз он не может играть сам, можно хоть фигурками поиграть.

И мы поиграли, да. Очень хорошо поиграли. Сложно даже сказать, кому было веселее — мне или ему.

В общем, запал мне в душу пацан. Общаться и радовать его мне было не в напряг, а родители его светились все, говорили, что Егор стал поправляться быстрее после моих визитов.

И сегодня в эту уютную квартирку на Петроградке я пришел уже в четвертый раз.

— Арс, привет! — завидев меня, пацан тут же подорвался с кровати. Он уже ходил без костылей, но реабилитация предстояла долгой.

— Здорово, Гор, — я пожал ему руку как взрослому. — Как дела? Что врачи говорят?

— Раньше Нового года тренироваться не смогу, — уныло пробормотал. — Пока только реабилитация, легкие нагрузки и никакого льда.