Кей Грегори - Женись на мне, незнакомец
— Я имею в виду твое отношение ко мне. И то, что произошло с нами в прошлом.
Бранд вытащил руки из карманов и скрестил их на груди.
— Будь я проклят, если знаю, как отношусь к тебе. Что до прошлого, с ним покончено. Все забыто, кроме дочери, естественно. Я не лгу, Изабелла. Я хочу, чтобы ты была здесь, в моем доме и в моей постели. Я хочу заботиться о тебе. Но что касается…
— Что касается любви, прощения и доверия, ты не хочешь или не можешь за себя поручиться. — Изабелла остановила взгляд на жемчужно-сером облаке, медленно наплывающем на солнце. — Я понимаю. Обо мне не надо заботиться, Бранд. К счастью, я сама могу о себе позаботиться.
— Ты не переедешь на Болота? — Его голос, как скальпелем, резанул ее по нервам, словно это она отвергала любовь. — Ничего не выйдет, Изабелла.
Она дрожала. Мартовское солнце было не таким теплым, как казалось.
— Что не выйдет?
— Шантаж не выйдет.
Мерзкое слово словно повисло между ними, и она отступила.
Изабелла туфлей разгребла землю и откопала возмущенное семейство жуков. Неужели Бранд никогда не поймет, что она уже не та избалованная девчонка, чья внезапная любовь вперемешку со страхом привела его к браку, который если и не стал адом, то уж чистилищем был точно? Неужели даже прошедшая ночь ничего не изменила в его отношении к ней?
Она перестала мучить жуков и подняла голову. Черт возьми, у него нет права относиться к ней, как к несмышленому ребенку. Пора бы ему образумиться. Пора.
Изабелла разозлилась и тем спасла себя от отчаяния, которое уже надвигалось на нее.
Конечно, она была не права, утаив от него рождение дочери. Но его подозрения насчет Гари и Феликса безосновательны. И при чем тут шантаж?
— Бранд, — сказала она, не скрывая своего негодования, — я не юная идиотка, какой ты меня, кажется, считаешь, и я хорошо знаю, что уважение, доверие, любовь — называй, как хочешь, — не могут быть завоеваны шантажом или угрозами.
— Что ж. В таком случае, не проси о невозможном.
Жучок бежал по ее ноге, и она стала смотреть на него, чтобы не видеть лица Бранда. Не видеть его крепко стиснутых зубов. Поджатых губ. Она не хотела, чтобы узы, соединившие их в ночь любви, распались с наступлением утра.
— Я тебя ни о чем не прошу, — сказала она.
Она действительно не просила. Видно, ей суждено любить Бранда всю жизнь, пусть даже эта любовь убьет ее. Зря она вернулась в Ванкувер. Сейчас ей надо как можно быстрее закончить со здешними делами и попытаться восстановить старые связи в Эдмонтоне. Может быть, ненадолго поехать домой.
Домой. Домой, где живет нежная мама и властный отец, который мимоходом припомнит ей Бранда. Домой, где вечно суетятся сестры вокруг своих шумных детей. Домой к родителям, которые дали ей все, что ей было нужно, кроме права самой выбрать себе мужа…
Изабелле вдруг стало нечем дышать. Она прижала руку к горлу. Ощутив на себе пристальный взгляд Бранда, она обернулась.
Он стоял, опершись одной рукой на ствол дерева, и хмурился.
Он наверняка разозлится, если она уедет. Из-за Конни. Возможно… Она нагнула ветку и отпустила ее, и дождь из серебристых капель пролился ей на волосы. Возможно, он будет иногда вспоминать свою жену, хотя бы ее теплое тело в постели. Нельзя думать об этом. Она уедет потому, что не может жить в браке, который держится на сексе, комфорте и общем ребенке. И не может оставаться в городе, где в любой момент жди появления Бранда. Единственное, что она может сделать для него, это устроить, чтобы Конни ездила к нему в гости. Так будет справедливо.
— Я тоже ни о чем не прошу.
Голос Бранда дошел до нее как будто издалека. Это был холодный голос, каким он разговаривал по телефону с нерадивыми служащими. Она вся дрожала и с трудом заставляла себя смотреть ему в лицо. Суровое, безжалостное лицо человека, способного на любую выходку. Он привык брать от жизни все, что хотел…
— Ты не можешь заставить меня остаться здесь. — Изабелла расценила его слова как угрозу. — Похищение детей карается законом.
— И поэтому нецелесообразно. — Он улыбнулся, показав зубы. — Но ты должна понять, что есть другие, более действенные методы убеждения.
Когда он начал подвигаться к ней, словно имел в виду немедленно начать убеждать ее, Изабелла отпрянула и уперлась в дерево.
— Ну и клыки у тебя. Ты завтракал? — с фальшивой бравадой спросила она, когда он еще больше обнажил в улыбке зубы.
— Завтракал? — Он остановился как вкопанный, словно она предложила ему салат из нарциссов. — Я думал не о еде, Изабелла. У меня в мыслях кое-что другое.
— Бранд! Стой. — Изабелла стала осторожно двигаться к дому. — Ты же не…
Она замолчала, не в силах говорить, как вдруг белый пушистый клубочек прокатился по лужайке и радостно ткнулся Бранду в колени.
— Благодари Бога… — пробормотал он. — Ладно, убеждение отложено. Временно. Доброе утро, Пушок.
Он поднял щенка, который восторженно крутился в его руках и лизал мокрым розовым язычком ему нос.
Изабелла поняла, что гроза миновала. Она понятия не имела, какой вид убеждения выбрал Бранд, и не понимала, испугалась она или разозлилась, но одно она теперь знала твердо — очень скоро у нее не будет другого выбора, как только уйти от него. И это было почти невыносимо.
Пушок придумал сунуть язык в ухо Бранду. Увидев изумленное выражение на лице мужа, Изабелла, несмотря на отчаяние, улыбнулась. Даже смешной белый мопс пал жертвой непобедимого обаяния Бранда.
Бранд заметил ее улыбку и язвительно проговорил:
— У нашей дочери и ее собаки хватает здравого смысла наслаждаться жизнью, которую я им даю, миссис Райдер. Даже вопреки вам. А теперь пойдем завтракать.
Изабелла растерянно кивнула. Неужели Бранд согласился с тем, что она не может с ним остаться? Дай Бог. Но не похоже на него — сдаваться без боя. Так же, как проигрывать бой, в который он ввязался. Он всегда жаждал победы — и всегда выигрывал.
Бранд не предложил ей руку. Вместо этого он сосредоточил свое внимание на щенке, предоставив ей беспокойно размышлять о том, как она будет убеждать Конни, что возвращение в Эдмонтон диктуется их интересами. Все равно — чему быть, того не миновать.
Несколько раз у нее перехватывало в горле, но она решила, что должна позавтракать без слез.
Ей пришлось нелегко, но она выдержала, хотя слезы то и дело подступали к глазам, когда она смотрела на Бранда, спокойно намазывавшего маслом тост и читавшего газету. Раз или два, когда их взгляды встречались, она даже изображала улыбку, словно и не было тяжелого, давящего кома в груди.
После завтрака она объявила, что уезжает.
