Агония Иванова - За чужие грехи
Даже в этом они были товарищами по несчастью.
— Оставь ее в покое, — посоветовала Таня, — я не уверена в том, что она вообще умеет любить.
— Почему ты думаешь так?
— Потому что я знаю ее слишком хорошо… Мы дружили с ней с первого класса, — Таня тяжело вздохнула. Все это осталось в прошлом и нужно смириться с этим фактом. Все уже не будет как прежде. Даже не потому, что наговорила ей тогда Люся, а потому что больше нет Наташи, больше нет их маленького мира, их дружбы, их пустыря, их фантазий, их общих переживаний. Есть Люся, убитая горем. И есть Таня, которая за полночь сидит с малознакомым мужчиной на кухне и говорит о жизни. Их больше ничего не связывает, кроме прошлого. Но и его Таня скоро оставит за поворотом.
— Да я и не рассчитываю на ее любовь, — слишком спокойным для этих слов голосом возразил он, — все, чего я хочу — это прощения.
— Будет тебе прощение, — обнадежила его Таня, — и… пойдем спать?
Ей мучительно не хотелось, чтобы это мгновение кончалось, но она чувствовала слабость во всем теле и мечтала сейчас только о том, чтобы упасть куда-нибудь и провалиться в сон. Кир поднял на нее пустые равнодушные глаза и заторможено кивнул.
— Возражения не принимаются, — строго выдала девушка и ободряюще улыбнулась ему, — и ты не остаешься здесь, чтобы напиваться, пока я сплю.
— Как скажешь, мамочка, — усмехнулся он.
Таня проснулась от того, что кто-то позвонил в дверь, но вставать она не спешила. Какое-то время она еще подремала, нежась в чужой широкой постели, а потом оделась и пошла на кухню к Киру и Владимиру, голоса, которых слышала из спальни.
— Доброе утро, — приветствовал ее Владимир и дополнил эти слова лучезарной улыбкой, от которой Тане захотелось заулыбаться тоже. Ей неожиданно стало так легко, что она чуть не рассмеялась, но вместо этого села на третий свободный стул за длинным столом. Ее поражало то, что она провела ночь в одной постели с мужчиной, и он даже не подумал к ней приставать, вопреки том, чего она от него ждала. Да и от них обоих вполне можно было ждать каких-нибудь ужасных фантазий, для которых им только и не хватало девушки, но вместо этого они так тепло и по-семейному пили чай на кухне. После отчима Тане было тяжело верить людям, но она пыталась.
Кир как обычно был полной противоположностью Владимира — печальный и равнодушный к окружающему миру он апатично перемешивал сахар в чашке, явно жалея о припрятанном в шкафу коньяке. Он попытался улыбнуться Тане, но вышло у него криво и невыразительно.
— Хорошо он себя вел? — насмешливым тоном спросил Владимир, кивнув головой в сторону Кира, — не приставал к тебе?
— Нет, — ответила Таня и налила чаю и себе, — это я к нему приставала.
Владимир удивленно поднял брови, Кир лукаво посмотрел на Таню.
— С разговорами, — поспешила успокоить их девушка, — и мешала напиваться.
— Тебе нужно поставить памятник, — заключил Владимир. Они немного помолчали, каждый думая о своем, а потом он предложил, — может быть прогуляемся немного? На улице так хорошо… — Таня обернулась на окно и заметила толстый слой снега, лежащий на ветках и крышах. Ей захотелось набрать полные пригоршни снега и подбросить в воздух, чтобы он переливался в лучах солнца. Идея Владимира показалась ей весьма привлекательной.
— Я с радостью, — сказала она. Владимир обернулся на Кира.
— Нет, спасибо, — пробормотал тот, снова обменявшись многозначительными взглядами с Таней и девушка неожиданно почувствовала благодарность, — я лучше посплю еще пару часов.
— Ты точно будешь спать? — насторожился Владимир.
— Уймись, папочка, — буркнул мужчина, — вам с мамочкой лучше побыть наедине, — он решительно встал из-за стола и ушел в комнату.
— Дурак, — мягко бросил ему в след Владимир, Таня не сдержала улыбки. Впервые за долгое время она чувствовала себя спокойно, защищенно и… счастливо?
Снег создавал иллюзию чистоты, и этот город становился совсем другим. Вся грязь и мерзость теперь были скрыты под снегом и улицы превратились в сверкающую зимнюю сказку.
Таня выбежала из подъезда беззаботно, как маленькая девочка и исполнила свое желание — подняла в воздух целое облако снежинок и любовалась ими в солнечном свете. Владимир стоял чуть поодаль и любовался ей, ловя себя на очень опасных мыслях о том, что внутри него зарождалось какое-то новое, светлое и волнующее чувство, определенно нравившееся ему, но пугавшее своей необычностью. Снежинки запутались в ее золотисто-каштановых волосах, на солнце отливавших рыжиной, лежали на разрумянившихся щеках. Она словно стала снова ребенком, очистившись от грязи и боли, которые терпела столько лет, а теперь отпустила как облако, которое держала на привязи и полетела сама следом.
Владимир не сдержался с нахлынувшим на него порывам и осторожно и неуверенно обнял девушку, напоминая себе школьника, смущающегося своих чувств. Таня в ответ только загадочно улыбнулась и тряхнула волосами, сбрасывая с них снежинки.
— Я люблю зиму, — призналась она, — все такое чистое. А ты любишь зиму?
— Не знаю… — потерянно отозвался Владимир, — скорее да, чем нет.
Он нехотя отпустил ее и они рядом побрели по усыпанной снегом улице, наслаждаясь тем, как приятно хрустит под ногами.
В ней произошла удивительная перемена — как будто, уйдя из дома, от своего мучителя, она снова ожила, и у нее открылось второе дыхание. Это была совсем другая девушка и если раньше Владимир восхищался силой ее характера — столько лет терпеть то, что приходилось терпеть ей, все выносить, да еще и смеяться при этом над собой и своим положением, то теперь он видел свет, словно исходивший от нее.
Пока Таня любовалась снегом и без страха гладила по пушистой шерсти огромного сенбернара, встретившегося им на пути, Владимир думал о несправедливости жизни и спрашивал небеса, зачем именно ей такие страдания, такая грязь и такие испытания. Почему у нее не могло быть нормального детства, нормальной жизни, в которых она остро нуждается всем своим естеством — открытым и прекрасным.
Любая другая на ее месте уже давно бы утопилась в грязи, рассказала все матери или возненавидела себя и весь белый свет. А Таня все равно боролась за счастье, за любой крошечный кусочек его. Неужели она не достойна?
— Кир сказал, что ты хочешь уехать, — Владимир догнал ее и неуверенно взял за локоть. Таня обернулась и на мгновение ее миндалевидные глаза снова стали серьезными.
— Да, это верно, — подтвердила она.
— Тогда я увезу тебя, — пообещал мужчина.
— Куда?
