Агония Иванова - За чужие грехи
— Тогда я увезу тебя, — пообещал мужчина.
— Куда?
— Куда пожелаешь.
— А алые паруса прилагаются? — лукаво спросила Таня и хотела было снова вырваться и уйти вперед, но он ухватил ее руку и задумчиво поднес к губам, наблюдая внимательно за ее реакцией. Она почему-то нахмурилась и вздохнула, отнимая ее.
— Не надо, — попросила она слабым грустным голосом. У Владимира сжалось сердце.
— Но почему? — невольно вырвалось у него.
— Испачкаешься, — хрипло ответила Таня и снова ушла вперед. Ему оставалось только понурив голову следовать за ней. Все стало каким-то другим — и голубые небеса и снег и даже ее улыбка. Все стало прежним. Исчезло волшебство и чувство полета.
Таня вдруг неожиданно остановилась и он чуть не врезался в нее и тоже посмотрел туда, куда смотрела она. У какого-то подъезда стояла карета скорой помощи и Владимир не сразу понял в чем дело.
— Мама… — сдавленным шепотом выдохнула Таня.
«Как я могла, господи! — подумала она в ужасе, — она же волнуется! Она не знает, что со мной… Ну как я могла?»
— Прости, — сказала она Владимиру, — я должна вернуться домой, — решительно вынесла свой приговор она.
— Но отчим…
— Да плевать на него! — чуть ли не крикнула девушка, — там моя мама и она ни в чем не виновата.
Глава десятая
Люся проснулась вся в слезах в их с Наташей квартире. Она плохо помнила, как дошла сюда после кладбища, но в ее памяти сохранилось очень отчетливо ощущение того, как она засыпала. Ей было тепло и спокойно и ее как будто обнимали невидимые руки сестры.
Вся квартира была наполнена родными ароматами, перемешавшимися с запахом пустоты и горечи.
Люся подошла к окну и, раздвинув тяжелые пыльные занавески, увидела заснеженные ветки и чистые сияющие небеса. Она почувствовала непреодолимое желание оторваться от земли и взлететь, расправив белые горящие крылья, но поняла, что что-то держит ее на земле.
Кир чертыхнулся и чуть не разбил полупустую бутылку водки, стоявшую на столе. Он не ждал гостей и тем более не ждал, что они вернуться так быстро. Прятать водку было бесполезно, все равно Владимиру не стоит особого труда догадаться о том, чем он на самом деле занимался здесь, и сейчас начнутся бесконечные лекции о том, какой плачевный конец будет ждать его, если он продолжит в том же духе.
«Может просто не открывать?» — мелькнуло в голове у Кира и ему очень даже понравилась эта мысль, он сел на место и еще хлебнул из горла обжигающего напитка.
Да оставьте вы меня в покое! — мысленно обратился он к Владимиру и Тане, — это не ваше дело. Моя жизнь, как и моя смерть, совершенно вас не касаются, при все моем уважении! Проваливайте! Убирайтесь…
Но они были очень настойчивыми и позвонили снова. Кир почувствовал закипающее раздражение и решил, что сейчас выскажет Владимиру в лицо все накопившееся за долгие годы их дружбы. Он все-таки пошел в прихожую, и, открыв дверь, сам пожалел о том, что этим утром притронулся к горячительному. На пороге стояла Люся, на ее легком черном пальто лежали снежинки, они же запутались в волосах. Лицо казалось неестественно бледным и мертвым, и только глаза на нем живые и полные энергии сияли своим странным одержимым светом. Видение?
— Ты? — растерянно произнес он, ожидая, когда она достанет принесенный нож, яд или пистолет. Главное успеть отобрать это у нее, чтобы ее не обвинили в его смерти.
Но Люся не торопилась ничего делать, она стояла и смотрела ему в глаза странным гипнотизирующим взглядом, от которого ему стало не по себе.
— Можно? — хрипло спросила она после долгой паузы, он кивнул и закрыл за ней дверь. Девочка принялась разуваться, потом она сняла пальто и протянула ему. Киру было сложно понять смысл этой сцены, но он послушно повесил его на вешалку.
— Зачем ты пришла? — осторожно спросил он.
— А ты не рад меня видеть? — с плохо скрытой издевкой в голосе осведомилась Люся и решительно направилась на кухню. Черные юбка и блузка в сочетании с собранными в косу волосами делали ее похожей на монахиню, но в ней не было ни капли смирения. Только какой-то потусторонний сакральный холод, исходивший от нее.
Прежде, чем он успел как-то отреагировать, девочка взяла бутылку со стола и бесстрашно сделала несколько глотков, даже не изменившись в лице.
— Эй! Ты что! — возмутился Кир и отнял у нее горячительное. Люся смерила его насмешливо-издевательским взглядом и сказала:
— Ты не имеешь права мне запрещать.
Она вернула себе бутылку и сделала еще несколько глотков, морщась от того, каким обжигающим был этот напиток. Кажется, она спорила с собой.
— Это для храбрости? — догадался Кир, в ответ она только нахмурилась, — ты хочешь меня убить?
— Нет, — спокойно возразила Люся, но потом опомнилась, — ну, хочу, конечно. Но я пришла не за этим.
— А зачем?
Она как-то загадочно и безумно улыбнулась и вернула ему бутылку, жестом приказывая тоже выпить. Киру стало страшно, он почувствовал, что она задумала что-то особенное и не торопиться открывать ему свои планы.
Он отпил водки и устало опустился на стул, ожидая, когда же она уже приступит к исполнению приговора.
— Я не знаю, что ты собираешься делать… — неуверенно начал мужчина, — но можно мне просить тебя дать мне ответ на один вопрос?
— Вопрос? — эхом повторила Люся и снова потянулась к бутылке, щеки у нее пылали каким-то нездоровым румянцем и, несложно было догадаться, что это действие алкоголя, которым она зачем-то накачивала себя, — задавай, — разрешила она.
— Я доказал тебе свою любовь тем, что ушел, как ты меня просила?
— Ты обернулся, — заявила Люся и обошла его, оказавшись у него за спиной. Он все ждал удара, но так и не дождался, почувствовав мягкие и даже нежные прикосновения ее пальцев к шее под волосами.
Что за черт!?
— Это ничего не меняет, — заметил Кир, — ты ничего не говорила об этом.
— Не говорила, — согласилась Люся и провела ладонью ему вдоль позвоночника, он вздрогнул, словно это был именно тот удар, которого он ждал.
Затем, оказавшись снова перед ним, Люся взяла его за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза. Он не мог понять, что вложено в ее взгляд, но был уверен в том, что сейчас в ней что-то ведьминское и она умело использует это, чтобы сломить волю и подчинить его себе.
Но зачем?
Свободной рукой она коснулась бинтов у него на шее и спросила:
— Глубокая рана? — он кивнул, на что она ответила не менее загадочной улыбкой. Она аккуратно размотала бинт и скомкав, швырнула его на стол а потом ее пальцы притронулась к рубцу, только начавшему затягиваться. Он не почувствовал боли, только жар, разлившийся по всему телу от ее прикосновений.
