Владимир Витвицкий - Двадцать пять дней на планете обезьянн
— Дуббен! — от злости и бессилия выкрикнул Мак.
Но три условия движения — холод, пустота и время, не исчезли, они здесь и в них подсказка.
Голос ангела:
— Ахтен, Мак! Онер стаерспринтер фишенстридт! Форен швартен батерстопп!
(Мак! Он побежал на пристань! На плавучий причал!)
Это крикнула Бандерла — Мак увидел ее в чердачном окне. Русбанд стрелял именно оттуда.
Когда горячие гильзы ударились о стену над головой и запахло жженым порохом и сгоревшей смазкой, а с улицы донесся звук пулями разбитого стекла, часы внизу пробили полночь. Новое время начало свой отсчет.
Выстрелив, огромный обезьянн сразу же встал и, достав ужасного вида нож, надрезал ей скотч на руках — и ушел, быстро спустившись по чердачной лестнице. Она не удивилась, но испугалась еще раз.
Странно, но она знала, куда он пошел и зачем надрезал скотч именно ей, и что ей нужно делать. Оторвавшись от балки, она подползла к окну — рот все еще был залеплен, а ноги крепко перемотаны скотчем, но она успела увидеть то, что смутно ожидала — страшный обезьянн, положив автомат напротив двери дома Какерсенов, быстро пошел в сторону моря.
А когда выбежал Мак, она уже освободилась от скотча на губах и выкрикнула подсказку, заложенную ей в память Шимпанзун или кем-то еще. А так же она заметила, или ей показалось, будто большая парящая тень скользнула вдоль улицы, в сторону моря и набережной. Она разглядела темноту в темноте? Но скотч, сорванный с губ, отрезвил ее — и она выкрикнула подсказку.
А ангел, судя по всему, он нарочно задел ее крылом? Правда, чердак тесноват — он построен для обезьянн и их хлама, но тесен для развернутых крыльев. Ясно одно — ангел управляет устами младенца, и ясно другое — не только голос ангела, но и смысл его слов, сказанных младенцем, опасен для способных слышать обезьянн. Смертельно опасен.
Всадник на лохматой лошадке взбирается по склону горы, мокрая трава и набухшая земля не сопротивляются острым копытам и кованым подковам, а взгляд из узких глаз чернеет медленным движением. Его взгляд подчинен его же движению, или сам он подчиняется движению, а взгляд ему. За его спиной размытый рекою берег и ею же сломанный мост, и преодоленные, весенние влажные степи, а перед ним начало гор. Внизу шумит водою своенравная река, в ней силы долгих дождей и остатки растаявших снегов, а шумит она, не соглашаясь с преградой берегов, но голоса борьбы все тише. Всадник одинок и знает, что даже гром превращается в шепот — с набором высоты.
Примат, освободив руки девочке и не обращая никакого внимания на Гибнсенов, спустился с чердака и вышел из дома. К чему теперь секретность — и он, переходя через мост, отвинтил глушитель и выбросил его в узкую реку. Он стрелял через воду. Сбылось предсказание случайного момента, вот только предсказание номер два — зачем оно ему? Но он все же перешел через мост и положил "коротыш" прямо напротив дверей. Пусть хозяин обрадуется, но догадается ли он? Все в его руках.
На длинной улице никто не встретился ему, только фонари и окна освещали удобную и покатую к морю дорогу — наклонную плоскость к началу измерений и нулевых величин.
Приморская площадь, а скорее — набережная, так же оказалась пустой — вероятно, в большинстве своем аккуратные и пунктуальные жители Хрюхерноса уже отошли ко сну и позволили двум обезьяннам предположить поединок. Обнаружился и плавучий причал, почти такой же, как и в Северообезьяннске. Свежий морской воздух наполнил легкие, и Примат понял, что не ошибся — подчиняясь неясным подсказкам, он быстро шел, почти бежал, стремясь к благожелательной воде.
— Дуббен!
Но на свежие вдохи времени отпущено немного — вскоре его догнал свободный в действиях геврон, отважный автоматчик, и обозвал его дураком, а он его, про себя — молодцом.
— Дурак, — поправил нового повелителя автомата Примат.
— Дуббен! — еще раз выкрикнул Мак, замедляя шаги. Его тело, оно жило как бы отдельно от сознания, и действий было больше, чем мыслей. Он все видел и помнил. Видел, как руки его подняли автомат, а ноги принесли его сюда, а дыхание само врывалось в легкие и вырывалось со свистом наружу. Однако сознание не объяснило — чему так радуется ставший смертельным сегодняшней ночью враг.
Геврон пыхтел как паровоз, видимо спешил, боялся не успеть, хотя Примат и не собирался исчезать, а обернулся лишь только тогда, когда геврон усталым и скомканным шагом затопал по гулкому железу плавучего причала. Сомнений в поддержке воды нет, и даже в ее нежности, но все же нужно оторваться от ее множественных темных движений и взглянуть экс-счастливцу в глаза.
А тот обозвал его дураком, исчерпав несложным словом весь необходимый этой ночью словарный запас. Вот только в глазах геврона желание смертельной борьбы требует внешнего приказа — ведь он врезался в черный взгляд Примата, как известно, путающий равных и пугающий слабых, и остановился в пяти метрах, сжимая в руках удобный, в двадцать три заряда, автомат. А у Примата зарядов шесть, и тоже короткоствольный, но револьвер, то есть шансы примерно равны. А за спиной одного из них высокий фьорд, а за спиной другого жадно дышит море.
Ангел неслышно и мягко коснулся гулкого железа за спиной геврона и сложил крылья. Ангелу чужды косые взгляды, противны самой его природе, взгляд его прямолинеен, как луч белого света или полет быстрой пули. Ангел не хозяин обезьяннских судеб, он всего лишь наблюдатель их действий, но если взгляд его станет линией огня — случайности невозможны. На этот раз ангел, распугав своим полетом еще не спящих горожан, ненавязчиво отведя их взгляды от ненужных им зрелищ, приземлился за спиной у Мака.
Примат трижды выстрелил геврону прямо под ноги. Тяжелые, но медленные револьверные пули — им не разогнаться в коротком стволе, гулко ударились в толстое железо палубы причала, высекая такие же медленные, как и они сами, и поэтому красные искры. Низкие визжащие звуки улетели в стороны, а геврон упал на колено, и Примат понадеялся, что рикошет задел не только ногу.
Вздрогнув всеми внутренностями от первого выстрела, вслед за гулом металлической палубы, передавшей дрожь в ноги, Мак почувствовал горячий удар в берцовую кость. Он врач и поставил себе диагноз прежде, чем упал на колено, подчиняясь боли и движению непослушной и рванувшейся от визжащих пуль ноги.
Примат направил короткий ствол револьвера геврону точно в лоб. Рикошет сделал тому подножку, но он все еще держался на плаву.
Толстый ствол револьвера уперся прямо в глаза черным, большим, немигающим зрачком, и Мак сразу же забыл все медицинские термины, но заметил, что горячая пустота ствола очень похожа на взгляд русбанда.
