Франсин Мандевилл - Полночь в Париже
— У нас с тобой будет уйма времени, Реми. Я научу тебя говорить как американцы, а ты поможешь мне с французским произношением.
Кендра на минуту задержалась на крыльце, глядя вдаль: на лужайку, старые деревья вдоль дороги из гравия и парк.
За парком простирались фермерские угодья — ухоженные поля со злаковыми культурами, грушевые сады и ровные грядки сахарной свеклы. На роскошных лугах паслись нормандские коровы, выделяясь отчетливыми белыми, рыжими и кремовыми пятнами на зеленой траве. Некоторые крестьяне уже начали сгребать сено — их стога были цилиндрической формы, а не прямоугольной, как у нее дома. На частично сжатых полях возвышались золотистые снопы пшеницы. Тонкие жерди были подставлены под ветки яблонь, сгибавшиеся под тяжестью уже почти созревших, темно-красных плодов. Воздух, напоенный запахами земли и трав, имел легкий привкус соли.
— Мадемуазель Мартин?
Кендра обернулась и увидела ту самую суровую даму, с которой встречалась в кабинете посла. Чуть сзади держалась женщина постарше в аккуратном сером платье.
— Я мадам Алар, няня Реми. Вы, возможно, помните меня?
Она с холодной вежливостью пожала Кендре руку.
— Конечно, я помню вас, мадам Алар, — ответила Кендра.
Мадам Алар сделала жест в сторону стоявшей сзади женщины.
— Это мадам Дюшен, экономка. С мадемуазель Леон, второй няней, вы познакомитесь завтра, когда она придет сменить меня.
— Я очень рада, мадам Дюшен.
Кендра, с трудом скрыв изумление, пожала руку экономке. Две няни? Для одного маленького мальчика?
— Я тоже очень рада познакомиться с вами. Кстати, вы можете говорить по-английски, если, конечно, не хотите усовершенствоваться во французском. Большая часть слуг говорит на двух языках, — добавила экономка с приветливой улыбкой.
Поскольку жители обеих стран могли постоянно сообщаться через узкий пролив, не было ничего удивительного в том, что здешние французы свободно изъяснялись по-английски. Однако Кендра не думала об этом раньше и испытала невероятное облегчение. Какое счастье, что она не будет зависеть от своего французского, прямо скажем, далекого от совершенства. Реми вновь взял ее за руку, когда они вошли в дом через массивные резные двери. Телохранитель Жан неотступной безмолвной тенью следовал за ними.
Уже на пороге виллы Кендра застыла в благоговейном удивлении.
Глазам ее предстала огромная ротонда высотой в четыре этажа, прикрытая сверху куполом. Потолок ротонды был выкрашен в небесный цвет и расписан облаками, такими белыми и пушистыми, что они казались настоящими. Стены и пол были сделаны из блестящего полированного фиолетово-красного порфира с вкраплениями розового и белого полевого шпата. Огромный канделябр с тремя ответвлениями, шириной в шесть футов, самое малое, был усеян бесчисленными хрустальными слезинками, блестевшими даже сейчас, когда люстра не была включена, и Кендра легко представила себе, каким ослепительным светом бывает залит этот зал.
В двенадцати фигурных нишах стояли фарфоровые вазы — голубые, темно-розовые, бирюзовые, лимонно-желтые и цвета морской волны. На всех вазах были изображены буколические картинки: красавицы в костюмах восемнадцатого века резвились с кавалерами в напудренных париках. Всмотревшись внимательнее, Кендра обнаружила, что фоном всюду служит изображение виллы Буркелей во всех ее деталях. Это, несомненно, был севрский фарфор, и у Кендры перехватило дыхание примысли, что даже в Лувре она не видела двенадцать таких ваз разом, да и были они, пожалуй, поменьше — высотой не в три фута, и стоять могли где угодно, тогда как эти были явно предназначены для ротонды Буркелей.
Между нишами с вазами были расставлены резные сундуки старинной работы, высокие столики с перламутровой инкрустацией и шесть кресел эпохи Людовика XV — как догадалась Кендра, подлинные.
В самом конце ротонды находилась белая мраморная лестница с тяжелыми бронзовыми перилами. За лестницей была стена из стекла высотой в двадцать футов — через нее проникал солнечный свет, заливавший всю комнату. Бело-золотые двери вели в другие бесчисленные покои, и Кендра с трудом подавила желание немедленно обследовать всю виллу целиком.
Мадам Дюшен заговорила, и Кендра повернулась к ней, неохотно оторвав взгляд от сокровищ ротонды.
— Мои господа просили меня заверить вас в том, что вам будет оказан самый теплый прием. Они хотят, чтобы вы чувствовали себя как дома все время вашего пребывания здесь. Вы можете пользоваться бассейном, теннисными кортами, лодкой, водным велосипедом и, само собой разумеется, частным пляжем.
— Спасибо, это просто потрясающе.
— Месье Лоран отдал распоряжение конюху подобрать для вас подходящую лошадку, если вам захочется покататься верхом. Если у вас возникнут какие-нибудь желания, вам нужно только сказать об этом.
Мадам Дюшен вынула из кармана платья конверт и протянула его Кендре:
— Это от мадам Надин.
— Значит, Буркели еще не приехали? — изумленно спросила Кендра, беря конверт.
На лице экономки появилось выражение некоторой растерянности:
— Нет. Месье Жан-Мишель вообще не приезжает сюда после смерти своей супруги, мадам Лилиан. Месье Лоран изредка заглядывает на уик-энд. Только мадам Надин посещает нас регулярно. Ну и Реми, конечно.
Она взъерошила мальчику волосы.
— Наш Реми каждое лето проводит здесь два месяца.
— Мама приезжает на уик-энд, — добавил Реми.
— Понятно, — сказала Кендра с облегчением.
Вероятно, у Надин внезапно изменились планы, но об этом можно будет узнать из ее письма.
— Ужин обычно накрывают в парадной столовой в восемь вечера, — продолжала экономка. — Однако вы у нас единственная гостья, поэтому, возможно, согласитесь ужинать в малой столовой. Или же, по вашему выбору, с Реми в семь часов в семейной столовой.
Парадная столовая? Малая столовая? Семейная столовая? Сколько же всего столовых в этом доме, недоверчиво спрашивала она себя.
— А теперь прошу вас пройти сюда, я покажу вам ваши апартаменты.
Мадам Дюшен приглашающим жестом показала на мраморную лестницу.
— Когда вы устроитесь и отдохнете, я объясню вам, в чем состоят меры безопасности.
Кендра слабо улыбнулась. Апартаменты? Разумеется, исходя из всего увиденного здесь, можно было ожидать, что ей предоставят большую, быть может, даже роскошную спальню с отдельной ванной. Но «апартаменты», иными словами, анфилада комнат — это было уже нечто за пределами ее воображения. Ей все больше становилось не по себе, и она чувствовала себя Золушкой на балу. Нет, мысленно уточнила она, Золушкой в Версале.
