Джудит Гулд - Вспышка. Книга первая
Даже за обедом Сенда должна была разговаривать с мадемуазель Реми-Марсо по-французски. Иногда мысль о том, что в ее собственном доме ей не разрешают разговаривать по-русски, приводила ее в бешенство.
Она разочарованно спрашивала себя, как это может быть, что Тамара, которую Инга развлекала в детской во время уроков французского, схватывает чужой язык через стены гораздо быстрее, чем она, Сенда, находящаяся рядом со своими учителями.
– Какой цвет костюма более всего заметен на сцене?
– Белый.
– Где сейчас по отношению ко мне находится сцена?
Показывает. – Там.
– Какая это нота?
– С flat.[8]
– Qu est-ce que c'est?[9]
– Une fourchette.[10]
Все свое небольшое свободное время она посвящала Тамаре, то стараясь урвать полчаса здесь, полчаса там, то вставая на час пораньше, чтобы хотя бы какую-то часть дня провести вместе с дочкой.
Но какими бы изнурительными ни были эти недели, по ночам, когда Сенда, обессиленная, опускалась на подушку и единственным ее собеседником было биение сердца, она понимала степень своего одиночества.
Шел уже март, а Шмария по-прежнему не давал о себе знать. Почти два месяца они не видели друг друга.
Однако она слишком изматывалась за день, и ей обязательно нужно было спать, поэтому бессонница редко посещала ее теперь.
И вот наступило девятнадцатое марта, когда до конца сезона «заболела» Ольга Боткина, и Сенда, как ее дублерша, вышла ей на замену в санкт-петербургском Théâtre Francais.
За один вечер и критики, и зрители оказались в плену ее актерского дарования. Это стало величайшим событием ее жизни.
Самым незабываемым, однако, было то, что на следующее после ее триумфа утро наряду с именем Сенды на страницы газет попало и имя Шмарии.
В ту самую минуту, когда она делала свой последний выход перед аплодирующей публикой, на другой стороне Невы у основания Троицкого моста взорвались десять брикетов динамита.
В результате взрыва никто не пострадал, и сам мост остался цел, но шпионы графа Коковцова позаботились о том, чтобы тайная полиция ждала в засаде. Они убили всех анархистов, кроме Шмарии, и, как оказалось позже, его погибшим друзьям повезло больше, чем ему.
Князь терял терпение. Внешне это не было заметно, но граф Коковцов научился различать симптомы: желваки играют, мнение собеседника не выслушивается до конца, на лице застывает хмурое выражение. В конце концов Вацлав Данилов не сдержался – подошел к окну, выходящему на подъездную дорогу, и раздвинул портьеры. Громкий вздох сорвался с его губ.
– Она скоро будет здесь, – уверенно успокоил граф своего кузена. Удобно устроившись в кресле, он пил чай из изящной чашки севрского фарфора.
– Я уже начинаю сомневаться в этом, – медленно ответил князь. Он отошел от окна и присел. – Она не такая, как другие.
– Какой бы непредсказуемой она ни была, тебе следует помнить, что она всего лишь женщина. А женщинам свойственно следовать зову сердца. И своих эмоций.
– Может, она не читала газет?
– Это крайне маловероятно. В конце концов, вчера состоялся ее дебют в Théâtre Francais. А поскольку она – актриса, а актрисам свойственно ловить каждое слово критиков, она наверняка тщательно просмотрела газеты. Все актрисы похожи на бабочек, которые слетаются на огонь славы.
– Возможно, ее больше заботит ее профессия, чем то, что о ней пишут.
– И все равно она никак не может пропустить заголовки. Они кричат из каждой лавки, из каждого магазина. При обычных обстоятельствах это происшествие, скорее всего, было бы забыто. Беспорядки, взрывы и убийства по политическим мотивам стали настолько обычным явлением, что для нас лучше не упоминать о таких вещах, чтобы понапрасну не волновать чернь. Но, к счастью, в этом городе мы пользуемся определенным влиянием в газетных кругах и для нас не составило никакого труда поместить имя ее деверя во все газеты.
– И все же почему она должна обратиться ко мне?
– Ты удивляешь меня, Вацлав. – Граф Коковцов негромко рассмеялся. – Поскольку я позаботился о том, чтобы от тюремных властей она ничего не могла узнать, у нее просто нет выбора. Ты – единственный, кто может ей помочь. Она придет к тебе.
В этот момент раздался тихий стук в дверь. Мужчины повернулись лицом к мажордому.
– Прошу прощения, ваша светлость, но случилось нечто… совершенно необычное. Пришла молодая женщина, без всякого уведомления и даже без визитной карточки. Она говорит, что вы ее примете.
– Неужели. Это случайно не мадам Бора? Мажордом был поражен.
– Да, ваша светлость.
– В таком случае пригласите ее войти, – сказал князь. Он обернулся к кузену, который с трудом сдерживал свое ликование. – Увидимся позже. Я хочу встретить ее один.
Граф скорбно кивнул.
– Разумеется. – Поставив на стол чашку с блюдцем, он встал и вышел из комнаты.
Спустя несколько минут мажордом ввел в кабинет Сенду. Заслышав ее шаги, князь поднялся ей навстречу.
– Мадам Бора! – произнес он с притворным удивлением. – Как я рад вашему визиту!
– Ваша светлость, – прошептала Сенда тусклым голосом, нервно крутя на пальце тонкое серебряное кольцо.
– Пожалуйста, присядьте. – Он показал на кресло, в котором всего несколько минут назад сидел граф Коковцов, и, подождав, пока она сядет, опустился в стоящее напротив. – Могу я вам что-нибудь предложить? Может быть, чаю?
Она покачала головой и хриплым голосом ответила:
– Нет, благодарю вас.
Он смотрел на ее печальные безжизненные глаза и бледное осунувшееся лицо. Раньше она всегда казалась ослепительной, и сейчас он почувствовал, что испытывает к ней подлинное сострадание. Как жаль, думал князь, что это лучезарное создание выглядит таким несчастным. Сенда действительно была несчастна. Свойственные ей безмятежность души и жизнерадостность исчезли, в ее покрасневших, ввалившихся глазах читалось смирение, уголки ее обычно твердо очерченных полных губ были слегка опущены. На ее прежде безупречном лице появились морщинки, которых никогда раньше не было, что ясно говорило о трагической опустошенности и внутренней муке, свет в ее лучистых глазах померк, превратив изумруды зрачков в тусклые стекляшки величиной не более булавочной головки. Она выглядела уязвимой, как могут выглядеть лишь люди, потерпевшие страшное поражение. В ней чувствовались безмерное отчаяние и какая-то беспомощность, готовая вылиться в неожиданный поступок. У нее был вид женщины, доведенной до крайности. Князь придвинул свое кресло поближе.
– Вы неважно выглядите, – серьезно произнес он. Сенда резко повернулась к нему, ее тело напряглось, как бы готовясь к отчаянной схватке, но затем она вздохнула и, как ему показалось, совсем упала духом.
