Джудит Гулд - Вспышка. Книга первая
Ему.
Сам того не сознавая, он поднял руку и коснулся щеки, где еще горел ее поцелуй.
Внушающее ужас Охранное отделение, русская тайная полиция, как и ее предшественники – и последователи, – слыла всемогущей и зловещей организацией. Охранка – эти три коротких, произнесенных шепотом слога вселяли страх в сердца всех, кто их слышал. Это Охранка, как вор, приходила по ночам и вытаскивала из постелей предположительных врагов государства, и больше о них никто ничего не знал. Это Охранка арестовывала невинного человека, чтобы потом доставить его обратно и бросить у порога собственного дома избитым до такой степени, что он терял рассудок. Конкретные доказательства преступлений не требовались: подозрение, слежка и даже просто ни на чем не основанный слух – этого было вполне достаточно. Само слово «Охранка» стало еще одним синонимом слова «гнет», синонимом грехов и преступлений царского режима. Это слово всегда произносили шепотом, оглядываясь, желая убедиться, что никто не подслушивает. Казалось, если произнести его вслух, оно станет еще могущественнее, а может быть, даже вызовет и появление страшной тайной полиции.
В одну из мрачных тюрем Охранного отделения посланец князя и привез Сенду на свидание со Шмарией.
Редкие экипажи и прохожие воровато двигались вдоль мрачных стен, как если бы все знали о творящихся за ними страшных делах и хотели как можно быстрее миновать это зловещее место. Ходили слухи, что даже птицы боялись садиться на крепостные крыши и стены с бойницами.
Внутри крепости царили еще большая темнота, сырость и холод, чем можно было предположить, глядя на нее снаружи. Голые лампочки, забранные металлическими сетками, отбрасывали причудливые тени на сочившиеся сыростью стены подвалов, коридоров и пыточных камер. Это место было воплощением зла, зеленым адом, и страдания его временных жильцов повсюду оставили свои следы: засохшие ржавые пятна крови на полу и стенах, глубокие царапины на камнях от ногтей обезумевших от боли пленников. В воздухе, казалось, повис вечный крик ужаса. Шепчущие и вздыхающие призраки. Истошные вопли. Глухой лязг, раздающийся по углам и отражающийся от стен. Пронзительные визги, от которых кровь стыла в жилах, щелканье хлыстов и удары дубинок, звуки выстрелов.
Сенда была уверена, что, если ей придется задержаться в этой преисподней дольше нескольких минут, она, несомненно, сойдет с ума. Невыносимо было думать о том, что Шмарию держат здесь пленником. Мысленно она все время представляла его бегущим по полю. Он всегда так любил волю, свежий воздух, огромную бескрайнюю чашу неба. Ему, должно быть, трудно примириться с заключением. И трудно держать язык за зубами. В нем было слишком много от свободолюбивого бунтаря. Он наверняка уже настроил против себя своих тюремщиков. Возможно, даже насмехался над ними. Дразнил их.
Надзиратель, сопровождавший ее в камеру Шмарии, казалось, был весь пропитан духом Охранного отделения, так же как и караульный начальник с тяжелым взглядом, и другие тюремщики, и доктора. Они не носили форменной одежды – ее заменяло одинаковое выражение непроницаемых лиц с холодными, ничего не выражающими глазами тупых исполнителей; нашивками и знаками отличия служила их спокойная, не знающая жалости уверенность.
Сенда спускалась все ниже и ниже по грубо вырубленным ступенькам винтовой лестницы в самые недра крепости. Ей приходилось идти с величайшей осторожностью. Покрытые слизью ступени за несколько столетий своего существования стерлись. Она почувствовала приступ охватившей ее клаустрофобии; ей стало трудно дышать. Откуда-то снизу, подобно колокольному звону, доносился звук разбивающихся о камень капель воды. У ее ног с омерзительным писком проносились крысы, и чем глубже вниз уходила лестница, тем сильнее чувствовался холод. Ужасная смесь зловонных запахов кала, мочи и рвоты вызывала у нее тошноту; она недоумевала, почему тюремщики не потрудились вымыть ступеньки. Наверное, их это больше не волновало: возможно, они к этому привыкли. А может, это было задумано как еще один способ воздействия на заключенных?
Ступеньки, которые вначале были зелеными и липкими, теперь оказались покрытыми скользким и вонючим коричневым слоем льда. Что-то мокрое капнуло ей на лоб. Сенда подняла вверх глаза и вздрогнула. Со сводчатого каменного потолка над ее головой свисали сталактиты из фекального льда. Она принялась яростно вытирать рукавом лицо.
Наконец они дошли до самого конца сводчатого лабиринта. Тюремщик остановился у последней массивной железной двери. Скобы тяжелого засова крепились толстыми заклепками к ее поверхности. Сенда заметила, что в этой двери не было окошка.
– Здесь, – произнес тюремщик, до этого момента не проронивший ни слова.
Она молча смотрела, как он выбрал из связки огромный ключ и отпер дверь, затем отодвинул засов и медленно толкнул дверь внутрь. От скрипа ржавых петель и скрежета металла по камню у нее в жилах застыла кровь; эти звуки вызвали в ее воображении самые мрачные предчувствия.
– Мне придется запереть вас, – сказал тюремщик. – Я вернусь через десять минут.
Сквозь зубы Сенда спросила:
– Это все время, которое есть в моем распоряжении?
– Думаю, вам и десяти минут будет много. – Он усмехнулся, обнажив ряд крупных, пожелтевших от табака зубов. – Мы называем эту камеру «раем». Еще никто из тех, кто попал в нее, не выходил отсюда живым.
Сенда резко повернулась к нему лицом, ее глаза сверкали ледяной ненавистью.
– Я знаю двоих, кому это удастся! – Не желая показать тюремщику свой страх, она прошла мимо него в тесную каменную темницу, которая, подобно дымовой трубе, уходила вверх метров на десять. Сенда не могла припомнить более гнетущего зрелища. Будь ее воля, она не поместила бы в эту камеру даже бешеного зверя, не говоря уже о том, чтобы бросить сюда человеческое существо.
А смрад! От него желчь поднималась у нее к горлу. Вдруг ее каблучки наступили на какую-то кашицу, и ей с трудом удалось удержаться на ногах. Испражнения. Неужели в этих камерах не было самых элементарных удобств?
Позади заскрипела железная дверь и загремел засов. В камере было темно, если не считать узкого лучика света, падающего из тусклой лампочки высоко на потолке.
– Ш-Шмария? – неуверенно прошептала Сенда, пока глаза ее привыкали к полумраку. – Шмария?
У ее ног послышался какой-то шорох. Это была крыса размером с кошку. Сенда пронзительно вскрикнула и прижалась к двери. Железо было холодным как лед.
Затем она услышала стон, доносящийся слева, медленно повернула на звук голову и затаила дыхание.
«Это какая-то ошибка! – уговаривала она себя. – Человек, свернувшийся в углу, не Шмария. Не может им быть. Шмария высокий, светловолосый и крепкий. Он совсем не похож на это грязное, сломленное, всклокоченное подобие человека, съежившееся в углу».
