Татьяна Николина - Бабочки в моем животе, или История моей девственности
Маришины брови превратились в домик.
– Хочешь сказать, что тебе и на этот раз удалось оставить Руслика с носом?
– Ага, и с носом, и с глазом, и со всеми другими частями тела.
– И он тебя так просто отпустил? – не верила Мариша.
– Нет, не просто. Сначала мне пришлось хорошенько его отделать.
– В смысле?
– Он сказал, что любит погорячее. Вот мне и пришлось воспользоваться его замечательной хлесткой плеткой и наручниками.
– Ты что его избила? – ужаснулась Мариша.
– Ну да, слегка покалечила.
– И ушла?
– И ушла.
– А он?
– А он остался там на кровати, прикованный наручниками, орущий и стонущий.
Мариша обомлела, побелела, умолкла, а через минуту оглушительно расхохоталась:
– Ой, не могу! Так и вижу его глупую беспомощную рожу! Надеюсь, ты и от меня привет передала.
– А то, – радостно отозвалась я, дуя на горячий чай, – хуком левой.
– Ой, Кэт, ну ты даешь, конечно! – не могла отойти от полученных новостей Мариша. – Он же убьет тебя после этого.
– Не убьет. Я больше не боюсь его.
– Зачем ты вообще поехала с ним? Назло Марату?
– Не знаю, Мариша. Честно, не знаю.
– Нет, ну Марат вчера был в ударе, – красноречиво хлопала ресницами она.
– Да уж, – согласилась я и вспомнила наши дикие звериные пляски на полу.
– Я же говорила тебе, что он сходит с ума. Он же любит тебя, это очевидно. Что он тебе сказал?
– Что он испугался.
– Чего? – не понимала Мариша.
– Быть первым.
– Во дурак! Извинялся потом?
– Ну да.
– А ты что?
– Ничего. Сказала, что никакая я не девственница, что придумала эту байку для того, чтобы раскрутить его на деньги.
– Ты что, дура? – ошалела Мариша.
– Похоже, что да, – безвольно согласилась я.
– А когда он поставил тебе засос?
– Позже. Я приехала к нему ночью.
– После Руслана?
– Ага.
– Зачем?
– Хотела его трахнуть, – беспринципно ляпнула я, яростно вгрызаясь в бутерброд.
– Зачем? – ничего не понимала Мариша.
– Просто мне захотелось.
– Наконец-то. Давно надо было. И что?
– Ничего. Мы дрались.
– Дрались?
– Кусались.
– Кусались?
– И целовались.
– А… Я поняла, в тебе вчера проснулись инстинкты садомазо? Так? – догадалась Мариша.
– Не знаю.
– Ну так был секс?
– Не-а, – прикурила я сигарету и тут же затушила. От вкуса противного табачного дыма в горле едва меня не вырвало. – Он меня прогнал.
– Что, прямо взял и выгнал? Голой на мороз?
– Голой на мороз.
– Нет, прости меня, конечно, но вы явно идиоты.
– Спасибо, дорогая, – отблагодарила я подругу.
– Нет, а как вас еще назвать? – негодовала Мариша. – Сходят друг по другу с ума и издеваются. И что ты намерена теперь делать, скажи пожалуйста!
– Ничего. Забыть и не вспоминать.
– Ты хочешь с ним расстаться?
– Вот именно.
– Но он же тебе нравится.
– Ну и что, Мариша? – внезапно ожила я. – Поэтому я и хочу с ним расстаться. Этот человек имеет надо мной слишком большую власть. А я не могу позволить кому-то управлять собой.
– Н-да, – умозаключила Мариша. – И зачем все так усложнять?
Я действительно училась жить без Марата. Придумала себе массу разных дел, заполнила свой мозг полезной работой, перестала думать о нем. В моей жизни он больше не появлялся. Мы не ходили в одни и те же клубы – впрочем, в них я боялась натолкнуться и на Руслана, – не пересекались на мероприятиях. Я твердо решила жить дальше, причем жить счастливо и без него. Мне было трудно. Не спалось по ночам. Черной тучей на горизонте маячила депрессия. Я спасалась снотворным, ночными прогулками и музыкой. Воткнув плеер в уши, я выходила в ночь, дрожа от ее холода, страдая от ее безразличия. Редкие прохожие смотрели на меня как на странное плачущее привидение, но, опасаясь заразиться моей болью, делали вид, что не замечали, и тихо проходили мимо. Я знала, что это пройдет, закончится, как все земное, невечное, временное. Я умоляла время бежать быстрее, подарить мне долгожданное забвение. Я умоляла мое сердце отупеть, стать черствым и немым, чтобы не слышать больше его боли, чтобы навсегда запретить ему быть таким уязвимым.
И я постепенно забывала. Или просто запретила себе впоминать. Моя жизнь налаживалась. С каждым днем ее густой серый цвет становился все прозрачнее и светлее. Я ждала Нового года, опасаясь этого одинокого праздника и надеясь, что он поможет перевернуть страницу моей в последнее время бессмысленной жизни.
– Ты это видела? – радостно завизжала Мариша однажды декабрьским утром в трубке моего телефона.
– Видела что?
– Да себя же, дурочка. Видела?
– Себя? В зеркале, что ли? – не понимала я.
– Да в каком еще зеркале? На улице. Голой.
– Ты о чем, Мариша? Я не хожу по улицам голой. Тем более зимой.
– Ну конечно же не ходишь. Ты же там висишь! На плакате.
– Что?
– Ну ты же сама рассказывала, как фотографировалась для рекламы белья. Так ведь?
– Ну да, – смутно припомнила я.
– Ты там еще на кошку похожа.
– Точно, – вспомнила я, и пред глазами встала сцена: я в кошачьем наряде у Марата в прихожей. Стало не по себе. – Где ты увидела?
– Да везде, Кэт, везде. Почти на каждом щите в нашем городе. Только в центре я уже видала штуки три таких плакатов.
– Но… но они же говорили, что эта реклама предназначена для французского рынка.
– Да какая разница! Ты хоть видела эти фотки? Отпад! Ты там такая…
– Какая?
– Голая!
– Что значит голая? Я была в белье.
– Но от этого еще больше голая. Такая соблазнительная. И дерзкая.
– Правда? – Мне казалось, что я давно уже перестала быть дерзкой. – Спасибо, Мариша. Я позже тебе позвоню.
Я положила трубку. Быстро оделась и почти выбежала на улицу. Уже за углом меня остановил огромный плакат с гигантской полуголой женщиной-кошкой. С высоты десятков метров на меня смотрела я, красивая, соблазнительная, уверенная. Я ли эта волшебная девушка со сверкающими глазами, бросающая вызов, смелая, дерзкая? Ведь мои глаза стали тусклыми, я больше не бросала вызов, лишь пытаясь подавить его внутри. Как же мы похожи – и какие мы разные! И как мало времени понадобилось, чтобы превратить эту дикую кошку в беспомощное, затравленное существо.
– Девушка, это вы? – неуверенно спросил чей-то голос.
Я обернулась и увидела молодого человека, высунувшегося из окна своего автомобиля. Он смотрел поочередно то на плакат, то на меня, оценивая, сравнивая.
– Это ведь вы там, правда? – повторил свой вопрос он.
– Нет, вы ошиблись, – тихо сказала я и отвернулась. Я не хотела, чтобы кто-то другой заметил столь очевидные перемены во мне, чтобы этот кто-то разочаровался, пожалел меня.
