В оковах его власти (СИ) - Орлова Юлианна
Простая истина. Простое “люблю”, но для меня оно было по размерам как вселенная. Непостижимая, бесконечная, далекая.
И в ней у меня открылись глаза, а все проблемы внезапно перестали казаться чем-то нерешаемым. Это все возможно было исправить быстро или медленно, все зависело от приложенных усилий. Все смог бы я, будь рядом только Она.
Просто по щелчку все изменилось в один момент. Я вдохнул полной грудью, я ощутил запахи запахи и вкусы этой жизни, которую я привык ненавидеть. Новорожденный Александр Белов. И он перевернул чистый лист, взял самую яркую палитру цветов, чтобы нарисовать новое, стерев обломки старого не просто выпив при этом таблетку, а прожив это все и выстояв несмотря ни на что.
Потому что иначе никак.
Иначе незачем.
Не когда ты Саша Белый.
Та ночь стала началом чего-то нового, я больше ни на минуту не сомневался ни в чем. Я шел вперед, встречая трудности с улыбкой, работал в поте лица. Снова и снова проваливался, но поднимался и шел дальше. Меня несло нечто неземное, совсем другая сила толкала вперед и непременно удерживала за руку при любом исходе: положительном или отрицательном.
И самый главный бой за сына я мужественно выдерживал, подбирая все новые и новые подходы. Я до него достучусь, тут уверенность моя становилась железобетонной. Со всем я справлюсь, всего добьюсь.
Вот только теперь власть и деньги сместились на дальнее место, теперь я серьезно рассматривал жизнь без мэрского кресла.
Наверное потому что очень многое в этой жизни я пропустил, в силу своей работы и бесконечной занятости. Я пропустил жизнь. Свою, своего сына, родных. Очень многое было поставлено на алтарь тогда, и за это я собой не горжусь. Но даже если бы можно было все вернуть вспять, я ничего бы не изменил. Все случилось так, как должно было случиться. Сейчас мне хотелось одного…
Хотелось жить.
ГЛАВА 18
МАША
Саша уходил рано утром и приходил поздно вечером почти каждый день. Наша жизнь вплеталась в канву его работы, негативные эмоции от которой я старалась нивелировать нежностью. Она была нужна ему, а следовательно, и мне. Я открыла для себя сносящий голову факт: Саша на нежность реагировал так, как реагируют на нее дети из приюта, не знавшие до этого заботы. От этого у меня волосы вставали дыбом. Вот такая теперь была наша реальность.
Отношения с отцом очень медленно выходили на прежний уровень, но той вдруг полученной теплоты, конечно, не было. Он не мог принять Сашу, а я не могла принять его прошлое с мамой. Мне было больно, очень. Хотя не должно быть, ведь как заявил мне мой мужчина: «У каждого всегда есть выбор». С этим сложно не согласиться, но принять все равно невыносимо.
Да, я приходила к отцу, общалась, а недавно даже забрала некоторые свои личные вещи, собрав их в две коробки. Вся моя жизнь — это содержимое двух картонных емкостей. Немного странно, но факт.
Саша просто купил мне все, абсолютно все, что могло бы мне пригодиться. Скрепя сердце я соглашалась на эти изыски, в душе понимая, что это перебор. Но отказать ему было невозможно, потому что в каждом действии была какая-то одержимая необходимость его совершать. А дальше он скрупулезно наблюдал за тем, как я пользуюсь этими вещами, и взгляд его от этого прояснялся. Только за это я была готова принять хоть корабль, пусть он мне и не нужен.
Ситуация с сыном по чуть-чуть налаживалась, как мне казалось, но опять же: я не лезла, не хотела напоминать о проблеме, лишний раз ковыряя затянувшуюся ранку. Он мне не рассказывал, но я не злилась. Это его личное. Пусть разберется сам.
—Все чаще думаю о том, чтобы уйти в отставку, — однажды заявил мне мой мужчина, сидя за кухонным столом.
Я сидела сверху на нем и занималась своим излюбленным занятием: перебирала кудрявые волосы, пропуская их сквозь пальцы. Не могла никак остановиться и разве это возможно, если я им буквально одержима? Мой личный антистресс.
—Почему?
—Может надо дать дорогу молодым.
Это прозвучало скорее как шутка, но я понимала подтекст. Он устал воевать, это видно по пролегающими под глазами морщинам и тому, с какой порой неохотой он уходил на работу.
—И тем, кто без остановки будет пилить бюджет? — усмехнувшись, я легонько провела по небритой щеке. Сегодня выходной, а по выходным Саша позволял себе легкую небритость, от которой у меня все тело сводило дугой, коснись я ее грудью.
—Не вечно же мне быть там…— прошептал он, целуя мою шею. Проворные пальцы забирались под ткань шелковой рубашки. Его рубашки. А под ней не было ничего, потому что я слишком хорошо знала теперь нашего мэра. Утренний секс — это залог его хорошего или сносного настроения. И залог моей счастливой улыбки.
—Я думала, тебе нравится власть, — сместившись так, чтобы полностью упереться в выступающий бугор, прошептала я. На самом деле, именно благодаря Саше город начинал преображаться с каждым годом все заметнее и заметнее. И я вот представить не могла на его месте другого человека. Но…своего мужчину я понимала. Эту долбанную усталость я бы забрала с радостью, если бы только смогла.
—Привычка, малыш. А что так встрепенулась? Обычного мужчину любить не будешь? — он заиграл бровями, ссаживая меня с себя, и заставляя поменять позу. Я села верхом на нем так, что обе ноги обхватывали теперь его широкую фигуру.
—Я буду любить тебя вне зависимости от твоей должности, — поцеловав мужчину, я нежно обняла его за шею. Он же, обхватив мои ягодицы и подтолкнул ближе к себе, воображаемо насаживал меня на себя.
—Ну вот, — довольно прошипел он в ответ. Совсем не то, что я хотела услышать уже давно. Сколько бы раз я ни сказала о том, что люблю его, он ни разу ни сказал того же в ответ.
Сначала мне было это неважно, а затем…затем я поняла, что хочу это услышать, мне необходимо до трясучки. И я вроде бы ощущала его любовь, но как любой девочке, мне хотелось и ушами тоже. Скажите, что это детская глупость, пожалуйста. Этот человек столько для меня делал, ради меня и со мной, что такие вещи в моей голове всплывать вообще не должны были. Но они всплывали, и хотелось вопить.
Стянув спортивные штаны, он высвободил член, упирающийся во внутреннюю часть бедра. Пульс моментально ускорился, и я громко выдохнула, ощущая пульсирующие касания к коже. Прикосновения огненные. Мы больше не пользовались презервативами, вообще никак. Просто однажды Саша сказал, что не хочет так мучиться, что он хочет меня чувствовать целиком. Что так ярче, острее и приятнее. Это так, в разы прекраснее и до глубины пронизывающе.
—Как же дети? — игриво подмигнула я.
—А что дети? Я не боюсь твоей беременности, и я люблю детей, — без шуток отрезал Саша тогда. У меня дыхание перекрылось, а сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки. —Я уже не в том возрасте, чтобы «ссать по этому поводу», маленькая. И даже в том возрасте «не ссал».
Разве это не показатель любви? Его забота не показатель? Нежность? Помощь во всем? Почему тогда все, о чем я могу думать, это лишь то, что он так и не сказал о своих чувствах. Об одержимости — да, о желании, о похоти — да, но это ведь не про любовь.
Горячий член плавно вошел в меня, и я опустила голову на плечо Саши, помогая в движениях, доводящих до края. Мы отлично изучили друг друга, кто как «догоняется» быстрее, а как медленнее. Теперь наш секс растягивался так, что каждый получал максимальную дозу наслаждения. Проведя пальцами по широкой шее, я оставила невесомый поцелуй на скуле, затем возле ушка, слегка прикусывая мочку. Саша напрягся чуть сильнее, вонзаясь в меня глубже. Ему нравилось, когда я так его ласкала, а мне нравилось дарить ему это наслаждение.
Ощущая насаживающие движения внутри себя, я стянула рубашку, оголяя грудь, что моментально попала в плен мужских губ. Двигаясь по спирали порока, я сильнее ерзала на Саше и постанывала хрипло, обхватывая широкие плечи. Каждый толчок — всплеск ярчайших эмоций, сводящих меня с ума и ослепляющих похлеще вспышек на солнце.
Хлюпающий звук разносился в кухне, а запах похоти уверенно утрамбовался в моем носу, вымещая все дурные мысли из головы. Сплетясь языками, мы ускорились. Наслаждение на грани боли разрезало меня на миллион частей. Приближаясь к оргазму, я ощутила судорогу, проходящую по ногам вверх. Секунда, и я разлетелась битым стеклом, а Саша, резко ссадив меня с себя, кончил мне на грудь, откидываясь на спинке стула. Пульс отбивался молотом по вискам, а внизу живота разливалась лава.