В оковах его власти (СИ) - Орлова Юлианна

Он сидел на полу, пока я массажировала голову, мысленно прося вселенную дать мне возможность забрать эту боль.

—С Рустамом виделся, да? — на свой страх и риск я спросила то, о чем явно сейчас не следовало узнавать.

—Да. По-прежнему ненавидит, по-прежнему меня, — неживым голосом ответил Саша. У меня сложилось впечатление, что ненавидели и меня.

—Он знает о нас?

—Нет, Маша. Дальше проявлений ненависти как-то не зашло. Я также не собираюсь ему об этом говорить.

Последняя фраза возымела должный эффект. Не то пощечины, не то макания в грязь. Или я просто почувствовала себя грязной, накрутив ситуацию в голове? Не знаю даже.

—Пожалуйста, не заставляй меня сейчас пояснять простые вещи. Это не значит, что я не считаю нас чем-то серьезным, просто сейчас ни он, ни я, ни ты к этому не готовы. И да, о той ночи он тоже не знает. Не накручивай себя, я прошу. Мне нужна хоть где-то стабильность, я не могу разорваться в клочья. Чтобы не подохнуть в процессе. Мне по факту ты нужна. В жизни, рядом, везде. Это все, что должно тебя волновать, а остальное я решу.

Звучало из серии «ты просто будь рядом и подавай патроны». Не сказать, что мое сердце не сделало сейчас кульбит. Вместо того, что додумывать, мне надо было бы научиться…доверять, а все еще не могла поверить в то, что такой мужчина рядом со мной. И что я ему интересна. Больше, чем сексуальный объект.

—Я спрашиваю не к этому. Просто хочу тебе помочь и не знаю как. А смотреть на твои страдания мне больно.

—Он ненавидит меня, Маш, и имеет на это полное право. Отцом я был дерьмовым, — он поднял голову и посмотрел на меня больным взглядом. Красные белки глаз сверкали в полутьме комнаты.

—Не верю, ты не можешь быть плохим отцом.

Саша горько усмехнулся. Оскалился.

—Поверь мне, могу. Я им был и этим не горжусь. За грехи родителей не должны расплачиваться дети, а Рус расплатился. Меня было мало, а если и был, то это время можно соединить и получится месяц за все годы. Должность обязывала. Да и рядом…с женой я находиться не мог, потому что не знал как. Может не хотел. Это все сейчас уже неважно, Маш. Сути не поменяет.

Я перехватила его искаженное злобой лицо и нежно провела губами по морщинкам.

—Ты с такой любовью о нем говоришь, что не каждая мать так о своем ребенке говорит. Будь ты плохим отцом, ты бы не знал стольного о сыне. Не восторгался бы им так рьяно. Он жив и здоров. Ты жив и здоров, это главное. У вас все карты на руках, все возможности впереди. Ты просто пытайся с ним наладить контакт. Как получается. Путь у вас через тернии к звездам. Но вы сейчас два самых близких человека, и если и можно что-то поменять, то именно сейчас. Вам.

—Я может и с любовью, но любить меня не за что.

Мы замерли в сантиметрах друг от друга. Дыхание плавно соединилось воедино. У меня защемило сердце, и вместе с тем не переставало биться словно в конвульсиях. Язык то прилип к небу, то отказывался двигаться. Я сжимала в руках лицо Саши и, прикрыв глаза, прошептала на выдохе, ощущая, как внутренности отпустил тяжкий груз.

—Я люблю тебя. Не за что-то, а просто потому, что ты есть.

В его глазах немой вопрос, неверие переплетались с малознакомыми мне эмоциями. Я не смогла выхватить ни одну. Только лицо вдруг разгладилось. В моих же теперь устаканился страх, подспудный и какой-то очень детский.

Не дожидаясь ответа, я первая потянулась к шершавым губам, решая закрыть таким образом разговор. Я сказала то, о чем постоянно думала, но никак не могла преобразить в словесную форму.

ГЛАВА 17

САША

В своей жизни я давно уже ни на что хорошее не рассчитывал, просто не видел в этом никакого смысла. Куда прозаичнее быть реалистом, чем жить искусственно созданной реальностью. Быть тварью и жить так, как положено твари. Без радостей и счастья. И потому, когда Маша прошептала мне “люблю” глядя в глаза, я растерялся. Неожиданно упавшее на голову счастье меня придавило совсем как бетонная плита. Это было неожиданнее всего на свете в тот момент. Нужнее воздуха. Сильнее смерти. Горячее огня.

Что-то внутри лопнуло и треснуло, и я смог задышать, обхватив при этом лицо девушки так сильно, что она заскулила.

Это меня исполосовало, вскрывая грудную клетку на живую, до растекающейся крови.

Я держал ее в руках и не мог отпустить, боялся, что она исчезнет. Были даже мысли, что я сплю или окончательно слетел с катушек. В мою голову тогда приходило всякое, пока руки жадно обхватывали тоненькую фигурку и сильнее впитывали в себя ее на атомном уровне. На невесомом. До потери рассудка и возможности мыслить здраво. Это звучало так нереально, что я действительно поверить не мог.

—Не говори такого мне. Это чревато, — прошипел я, всматриваясь в широкораспахнутые глаза.

Встрепенувшись, Маша опустила взгляд, ее плечи сникли, а затем она тихо прошептала:

—Почему?

Мой взгляд опустился на ее лицо и считывал малейшие колебания. Словно я пытался понять, зачем ей врать. Но она не врала. Это же Маша. Честность — ее порок. Но было еще и сострадание. Я не хотел, чтобы меня жалели, тем более так, тем более она. Та, которая перевернула мою жизнь с ног на голову.

—Не надо говорить “люблю”, если не уверена. Не надо говорить то, что меня успокоит. Для меня это слишком серьезно. Так, что вся жизнь теперь строиться будет в другой плоскости. Я тем более теперь не отпущу тебя никогда, что бы ни случилось, в какой бы реальности мы не оказались. Нет пути назад, и отступление невозможно.

Я не рассчитывал на ее любовь в целом, но и так быстро в частности. Конечно, в душе молился хотя б о принятии, мне было бы этого достаточно. Со временем чувства, не запятнанные простой животной похотью и химией, что были между нами, возможно бы к ней пришли. Я бы положил все к ее ногам, но добился бы этого. Любой ценой и любыми средствами наперекор судьбе, року и так далее по списку.

Я бы боролся снова и снова, сражался бы как в последний раз. Просто потому что знал бы: есть за что и за кого.

Маша подняла голову и посмотрела на меня глазами, полными слез. Это резко проткнуло меня штырем точечно прямо через то место, где когда-то прошла пуля. В этот раз больнее, острее, невыносимее, да и вообще ее слезы каждый раз вызывали во мне более острую реакцию, чем в предыдущий. Печальнее всего было осознавать, что причина им—я.

—Я не собираюсь тебе что-то доказывать, как и кричать о своих чувствах. Ты можешь мне не верить, в этом нет моей вины. Красота в глазах смотрящего. Надеюсь, ты понимаешь смысл этой фразы…И я не хочу, чтобы ты меня отпускал.

Обида читалась между строк.

Маша попыталась отстраниться от меня, но я не дал, прижав к себе так крепко, как мог. Сжав челюсть, я поднял девушку на руки и притянул к груди, сидя на полу.

Снова обидел недоверием. Снова сделал больно. Я только это и умел. Но как же сложно поверить, что такая чистая девушка смогла полюбить такого, как я. Я и она — это как две параллельные прямые, которые каким-то чудом столкнулись в пространстве вне времени.

И вместе с животным страхом, непостижимой досадой внутри все кричало от счастья, продирающегося сквозь колючие проволоки моего прошлого, что так уверенно обхватило сердце в свои стальные пожизненные оковы. Приговор без срока давности.

Маша обняла меня руками и ногами, не прекращая при этом вхлипывать.

—Что случилось у тебя, что ты больше никому не веришь? — тоненький голосок тихо прошептал мне в ухо.

Впервые у меня не было ответа на этот вопрос, потому что он — мое прошлое, которое я в данный момент решил оставить там, где ему и положено быть — в прошлом с Сашей Беловым, восемнадцати лет от роду. Вместе с теми, кто ушел тогда, кто ушел позднее, вместе с плохим и хорошем, что, как все мы знаем, всегда идет рука об руку друг с другом, чтобы мы наконец-то смогли различить одно от другого. Чтобы мы смогли…

—Жить, — прошептал я в ответ, зарываясь носом в распущенные темные локоны. —Жить надо дальше, Маша.