Лесли Шнур - Он, она и ...собака
Нина рассмеялась, польщенная тем, что он вернул ей ее шутку. Попыталась встать.
— Что вы делаете? — Он поспешно помог ей подняться, обняв за талию. Опершись на него, она оказалась так близко, что голова ее почти лежала на его плече.
Нина чувствовала его запах. Он дурманил. И, не отдавая себе отчета, она поцеловала его в уголок губ. Она не могла сдержаться. Это было выше человеческих сил.
И он ответил, приоткрыв рот. И еще раз, обе руки обняли ее, крепко прижали, она приникла к нему, их тела, от губ до коленей, слились в единое целое. Когда поцелуй наконец закончился, она смущенно, испуганно опустила голову, а его губы скользнули до ее волосам, потом чуть ниже, к уху.
— Я принес тебе суп, — прошептал он.
— Правда? — Как будто это имело какое-то значение.
Никогда еще поцелуй не действовал на нее так. Этот Дэниел, мужчина, удивлявший ее при каждой встрече — Шопенгауэр, подумать только! — целовал ее так, словно настал конец света и это их последний поцелуй. Она совершенно потеряла голову.
— На столе в комнате. Куриный.
Опять загудел домофон.
— Кого еще принесло?
— Постой, я узнаю.
Нина не могла поверить в случившееся. Она уже сомневалась, а было ли это на самом деле.
— Это Боно. Он поднимается, хорошо? — донеслось из комнаты.
«Прямо Центральный вокзал, чтоб его!» — подумала Нина. К ней никогда не приходило столько гостей в один день, с того момента как она в прошлый раз вернулась из больницы. После собственного рождения.
— Привет, мужик, — услышала она Боно. — Вот это да! Ты только глянь! Что это за штука? Это Нина сделала? Потрясно! Похоже на эту… из «ЧернойЛагуны»!
«Надо же, прямо все — художественные критики!» — усмехнулась Нина.
— Нина! Как ты себя чувствуешь? — радостно спросил Боно, появляясь на террасе.
— Привет. Ты что, вообще не ходишь в школу?
— Воскресенье. Забыла? И вообще сейчас лето. Ты что, от боли утратила чувство реальности? Это заразно? — Он, дурачась, склонился к ней, почти прижавшись лицом к ее лицу. — Это заразно? — проорал он.
Нина, смеясь, оттолкнула его, и Боно, хохоча, демонстративно отлетел к самому парапету.
— Ну, мне пора, — сказал Дэниел. — Ты — или он — в надежных руках. — Он потрепал Боно по плечу.
Нина, еще не вполне придя в себя, смогла только спросить:
— Правда, пора?
— Но я хотел бы зайти завтра, если не возражаешь, конечно, — несколько формально ответил он.
— Я буду дома. — И она чуть деланно, неловко засмеялась.
— Боно, позвони мне, если ей что-нибудь понадобится. Оба звоните! — Бросив на прощание еще один взгляд на нее, он вышел.
— Итак, мы с тобой остались наедине. Сумеешь контролировать ситуацию? — сурово начал Боно.
— Сядь и уймись, — улыбнулась Нина.
И Боно устроился в кресле рядом с Ниной. Весь день они болтали, смеялись, смотрели в телескоп. Ели суп. Съели весь. Никогда в жизни Нина не чувствовала столько о себе заботы, как в тот день. И еще поцелуй. Он ее жутко напугал.
Глава 21
Что он натворил? О чем он думал, целуя ее так? Ни о чем. Именно так: ни о чем. Все, что говорил Шопенгауэр, оказалось не просто абсолютно верно, но свелось к одному: в данном случае к поцелую. Вспышка страсти поразила его. Порой — и Билли знал это за собой — он не отдавал отчета в своих чувствах, пока они не проявлялись в каком-либо действии. К примеру, в тот раз, когда Дэниел использовал его диссертацию, чтобы получить свою первую серьезную должность, он и не подозревал, насколько взбешен тем, что сделал брат. Дэниел частенько пользовался мозгами Билли, чтобы сдать экзамены. Но представить работодателю его диссертацию под своим именем… Этому не было объяснения. Это выходит за рамки всех правил. Но Билли не осознавал, в каком он негодовании, до того самого вечера, когда поколотил Дэниела — в кровь разбил ему нос, губы, поставил здоровенный синяк под глазом.
Сначала мордобой, потом откровение. Так и здесь — сначала поцелуй, потом осознание.
Разумеется, он достаточно хорошо знал себя, чтоб понимать: он увлекся Ниной. Он думал о ней, ловил себя на мысли, что беспокоится, чем она занята; улыбался, едва завидев ее; замирал, когда она смотрела ему в глаза. Но все оказалось гораздо серьезнее. Она зацепила его. Так, что ему хотелось летать. Сделать что-нибудь этакое. Быть собой. Тем вечером, на пирсе, он ведь играл для нее, а потом, как скотина, просто ушел.
А ванна? Это вообще выходит за рамки. Но художественные конструкции, ее любовь к бродвейским мюзиклам, внутренняя энергия и тепло, то, как она ведет себя с Боно, как привязана к своим собакам, — все это так странно, учитывая ее мнительность и меланхолию. Сила, о которой она сама не подозревала, скрывалась под завесой ранимости, уязвимости или их видимости, словно жизнь научила ее прятаться, едва природные склонности давали о себе знать…
Однако все это не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал после поцелуя. Стандартные музыкальные комментарии в ее манере — «будь я колоколом, звонил бы», или «прежде земля была у меня под ногами», или «я никогда больше не буду прежним» — отражали абсолютную истину. Если бы он мог грубо выругаться, то непременно сделал бы это.
— Дерьмо… Дерьмо… — громко вырвалось у него, к удивлению Сида и его собственному. Сид, который по пятам ходил за Билли по комнате, трижды гавкнул в ответ.
— Прости, малыш! — Наклонившись, Билли погладил пса по голове. Он чувствовал, что теряет нечто, меняется, чувство к Нине оказалось настолько сильным, что приоткрылась тайная дверь, а пройдя сквозь нее, он уже не останется прежним.
Он выпрямился. Но ведь она лгунья и шпионка! Она не платит налоги и всего лишь собачья нянька. Не то чтобы для него важны были должности, но когда человек занимается такой странной деятельностью, это вызывает подозрения. Временная работа, временные трудности, определенно не карьера, не способ сколотить состояние, не эффективный образ жизни.
И возможно, она интересуется им только потому, что считает его… м-да. Как в Сан-Франциско пару лет назад. Он отправился туда на несколько месяцев выполнять специальное задание и познакомился с Элизабет. Казалось, это настоящее. Он думал, что влюблен. И что она его любит. Он даже попросил перевод на работе, но тут явился Дэниел, видимо, очаровал ее и завязал междугородние отношения, продлившиеся ровно месяц.
В тот раз он был уверен в своих чувствах, даже не совершая никаких действий. Предательство было таких масштабов, что, казалось, он никогда не простит подлеца. Неужели нельзя избавиться от тени блестящего братца, влезавшего во все его любовные истории? Он вышвырнул Дэниела из своего дома и поклялся никогда больше не посвящать его в свою личную жизнь. И разорвал бы с ним отношения навсегда, но нельзя — семья. Разговаривать с ним Билли смог лишь через год.
