Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела
В животе образовался холодный комок ужаса.
— Тетя… — Настя точно почувствовала ее состояние….
— Тише, кроха, тише….- как заклинание бормотала Альбина, покрываясь холодным потом и быстро набирая сообщение Виктору. Знала, что получит, знала, что дойдет до него.
Сожалела, но больше тосковала. По утраченным иллюзиям, по предающему ее, нет, даже не сердцу, а нутру. Тому черному, глубокому, запрятанному за семью замками нутру, которое сейчас напомнило о себе жуткой болью.
Она не хотела этого. Она не думала, что дойдет до такого. Не могла поверить в то, что отчаянно подсовывали ей факты.
Внезапный звонок прорезал тишину квартиры.
Альбина посмотрела на экран и похолодела, спуская Настю с рук.
— Кроха, иди в спальню, — пустым голосом прошептала она, ощущая как стучит в висках, как трудно становится дышать, как не хватает воздуха в груди.
Настя тенью метнулась к комнате, не заставив себя просить дважды. Увидела имя на экране и побледнела, мышкой убежав в свое убежище.
Альбина медленно нажала кнопку вызова.
— Ярослав… — прошептала она, и сердце на мгновение остановилось, словно споткнулось о пропасть. А затем — второй удар, третий, неровная дробь под кожей. Как удары молоточка по стеклу — невидимые, но разрушительные.
— Альбина, — произнёс он, и даже по телефону его голос звучал всё так же: вязкий, ленивый, с едва заметной хрипотцой, как у человека, которому некуда спешить и некого бояться. — Ты неважно выглядишь, малышка…
Слова резанули по памяти, как ржавый нож — с занозами. Те же интонации, та же ложная нежность, снисходительная, как поглаживание хищника перед прыжком. Женщина на мгновение сомкнула веки, сцепила зубы — так, что заныла челюсть, — и, не произнося ни слова, нащупала на телефоне кнопку записи.
— Следишь за мной? — выдохнула она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Хотя уже ощущала: подступает головокружение, словно воздух в комнате внезапно стал разреженным, недоступным для лёгких.
— Присматриваю, — прозвучал ответ. Почти буднично, без тени раскаяния. И в ту же секунду Альбина поняла, что теряет равновесие: мир качнулся, как плохо закреплённый карниз. Она успела опереться ладонью о холодную кухонную стену, чувствуя, как дрожит в пальцах слабость. Нужно было выровнять дыхание. Немедленно.
— За собой следи… — огрызнулась она, выдавливая из себя нечто, похожее на иронию, хотя это была скорее последняя попытка не выдать панику.
— Конечно, любимая, — с ленивым удовольствием протянул он, будто эта сцена доставляла ему особую эстетическую радость. — У меня же такие серьёзные проблемы с сердцем. И с печенью, и с почками, и с остальным телом — прямо хрустальная ваза, сам понимаешь. Волей-неволей приходится быть осторожным… особенно теперь.
Он сделал паузу. Почти театральную. Затем тяжело, наигранно вздохнул:
— А ты, Аль… ты не слишком далеко от меня ушла, признай. Тридцать лет — а уже давление шалит? Нервы не выдерживают?
— Да пошел ты…. — выдавила она из себя.
Он засмеялся. Низко, хрипло. Знал, что выиграл и не скрывал этого.
— Слышал у тебя проблемы с бизнесом, малышка. Могу помочь…. Одолжить финансы…. Если нужно, — он издевался над ней, и она ощущала это всей кожей, всем своим существом. Ненавидела его с невероятной силой, до черных кругов перед глазами.
— Ты настолько меня ненавидишь? — вдруг против воли вырвалось у нее. Кровь прилила к голове.
— Ненавижу? — фыркнул Миита в трубку. — Альбина, я люблю тебя. И если бы ты хоть немного отпустила свою ненависть, то поняла бы это уже давно….
— Любишь? — хрипло рассмеялась она. — Ты не умеешь любить, Ярослав! Ты в принципе мало понимаешь значение этого слова!
— А ты, Альбина? — тут же зло ответил он. — Ты — понимаешь? Или сейчас кидаешь в меня свою злобу?
— Ненавижу тебя, Миита, — прошептала она, чувствуя, как темнее в глазах, ощущая как пол начинает гулять у нее под ногами. Как ослабевают руки, как больше она не может держать телефон.
Цеплялась руками за стену и не находила опоры. Пыталась справиться со слабостью, схватиться хоть за что-то, но поняла, что летит. Летит куда-то в далекую бездну, пустую черноту без страха, усталости и боли.
И только крик «Мама!» отразился в ее голове, прежде чем пришла острая боль в виске и чернота в сознании.
* Игорь Краснов — генеральный прокурор РФ
34
Чернота захлестнула сознание, как ледяная волна, гася всё — звуки, свет, мысли. Она была густой, вязкой, и в ней тонуло всё, что Альбина пыталась удержать. Сквозь эту тьму пробивался плач — тонкий, надрывный, на грани ужаса и боли. Он резал её, как нож, выдергивая из забытья.
«Мама!»
Слово, сладкое и горькое, как яд, смешанный с мёдом, вонзилось в сердце. Оно было таким чужим — и таким родным.
«Мамочка! Не умирай!»
Альбина пыталась ухватиться за этот голос, за Настю, но сознание ускользало, мягкое и податливое, как вата. Оно растворялось, оставляя только болезненную нечёткость и холод, который разливался по телу. Сквозь черноту снова пробился крик, полный паники:
«Упала… кровь… много крови…!»
Она почувствовала, как что-то липкое стекает по щеке, тёплое и тяжёлое. Боль пульсировала в голове, острая, как раскалённый гвоздь, вбитый в висок. Альбина попыталась пошевелиться, но тело не слушалось — оно было чужим, неподъёмным. Где-то рядом раздавались рыдания, такие громкие, что они заглушали всё остальное.
«Полотенце… мамочка… пожалуйста!»
Холодное, влажное полотенце коснулось её лица, но это только усилило боль. Альбина вздрогнула, её пальцы судорожно сжались, пытаясь зацепиться за реальность. Горячая капля — слеза Насти — упала ей на щеку, смешавшись с чем-то липким. Кровь. Её кровь. Она чувствовала её металлический запах, видела, как алая струйка расплывается перед глазами, хотя веки были закрыты.
«Нет!» — голос Насти сорвался на визг, полный паники. — «Не приезжай! Нет!!!»
Крик девочки был отчаянным, она с кем-то спорила — с кем-то по телефону. Альбина хотела сказать ей, чтобы она не боялась, чтобы позвала помощь, но язык не слушался, а горло сдавило, как тисками. Она снова проваливалась в черноту, и последним, что она услышала, был плач Насти — такой пронзительный, что он, казалось, будет преследовать её даже во тьме.
«Не надо!»
«Мама!»
Альбина цеплялась за эти крики, как за спасательный круг, пытаясь вынырнуть из вязкой черноты, что засасывала её сознание. Собраться. Открыть глаза. Сфокусироваться. Она заставила себя разлепить веки, но мир перед ней плыл, размытый, как картина под дождём. Боль в голове пульсировала, раскалённая и беспощадная, а во рту был вкус сухой, отвратительной земли, будто её заставили проглотить горсть пыли. Она попыталась заговорить, вытолкнуть слова, но язык едва шевелился.
— Настя… — выдохнула она, хрипло, с трудом, каждое слово царапало горло, как наждачка.
— Мама! — Настя была рядом, её карие глаза — глаза Ярослава, ненавистные, но такие родные и любимые — горели ужасом и слезами. — Мама! — Девочка всхлипнула, её маленькие руки дрожали, касаясь лица Альбины.
Губы Альбины шевельнулись, но звук не шёл. Она собрала все силы, чтобы выдавить:
— Принеси воды…
Настя тут же сорвалась с места… убежала в ванную, только босые ноги зашлепали по полу.
Добраться до телефона… вызвать скорую…
Внезапно в двери кто-то мощно постучал.
Паника и облегчение пришли одновременно.
Она хотела встать, но вместо этого только тяжело перевернулась на бок.
Нужно открыть двери…. Открыть…. Нет, не позволить сознанию ускользнуть снова… нет.
Дверь распахнулась с такой силой, что удар эхом отдался в стенах квартиры, будто кто-то бил тараном. Альбина застонала, пытаясь приподняться на локте, но её тело предало — она рухнула обратно на пол, в лужу собственной крови, тёплую и липкую. Голова кружилась, боль в висках пульсировала, как раскалённый молот, а перед глазами всё плыло, растворяясь в серой дымке.
