Громкий шепот - Милас Мари

Разберусь с этим завтра, наверное…

Мой телефон не переставал вибрировать всю дорогу по пути домой. Я смотрю на экран и несколько раз моргаю, не веря своим глазам. Моя мама сама пыталась выйти со мной на связь.

Четыре пропущенных вызова.

Пять сообщений.

Сегодня полнолуние?

В голове автоматически возникает ее нравоучительный тон.

Да ты издеваешься?

Я еще раз ошеломленно моргаю.

Да, мама. Я сегодня развлекалась от души. Ты даже себе не представляешь.

К больному горлу подступает комок горьких эмоций.

Внутри столько противоречивых эмоций, готовых разорвать меня на части, что сложно найти силы стоять в вертикальном положении, не говоря уже о том, чтобы что-то отвечать на ее истерику.

Почему? Почему за столько лет именно сегодня она решила вылить это дерьмо на меня? Может, это знак, что пора наконец-то посмотреть проблемам в глаза и покончить с тем, что тянет на дно? Как я сделала это сегодня.

Я поднимаю голову и смотрю на Макса, стоящего рядом. По его пульсирующей вене на шее и жесткому взгляду понимаю, что он тоже видел этот странный монолог.

В тот момент, когда я хочу заговорить, Брауни и Грейс со скоростью света вылетают из кухни и бросаются на нас. Мы превращаемся в какую-то мешанину из рук, ног, шерсти и влажных поцелуев (неясно, человеческих или собачьих). Вот моя семья. Совсем не та, в которой я родилась. Не та, что написала мне эти ужасные сообщения. А эти люди, которые рядом со мной прямо здесь и сейчас.

Я осознаю, что мои щеки влажны. Но не от поцелуев, а от слез. И это безумно приятно. Аннабель была права: плакать – это нормально. Иногда даже важно, чтобы чувствовать, что ты живой. Особенно после ночи, напоминающей игру на выживание.

– Я не находила себе места в своем доме, поэтому решила прийти к вам, – всхлипывает Грейс, целуя Макса в щеку.

– Все в порядке. – Он с нежностью успокаивает ее. – Считаю, мы отличная команда.

При взгляде на меня на его лице появляется усталая улыбка.

– Да, – все еще сипло произношу я.

Шея ужасно болит, а в горле до сих пор такое ощущение, словно его пронзает тысяча игл.

Грейс переключается на меня и обнимает до хруста.

– Матерь божья! – восклицает она с ужасом. Слезы еще сильнее начинают прокладывать дорожки по ее лицу, когда глаза находят отпечаток руки Алекса, окрасивший мою шею в фиолетово-синий цвет. – Это, наверное, ненормально, но я хочу его убить, – плачет Грейс, мягко проводя по синякам.

– О, поверь мне, не ты одна, – выплевывает Макс, направляясь на кухню. Мы следуем за ним, как утята за мамой уткой. – Пускай мой моральный компас покажется вам сбитым, но я надеялся, что Алекс задохнется к чертовой матери.

Он достает из морозилки пакет со льдом и заворачивает его в несколько полотенец.

Я нахожусь в каком-то собственном трансе, все еще приходя в себя. Мои движения заторможенные и вялые, а голова немного идет кругом. Поэтому, когда Макс прикладывает к моей шее холод, то в глазах темнеет.

– Ш-ш-ш, я держу тебя. – Он подхватывает меня на руки.

Пакет со льдом падает, но Грейс быстро возвращает его на место.

– Идите спать. Поговорим потом, – звучит ее голос где-то на задворках сознания. – Я загляну к вам завтра.

Видит бог, мои силы равняются нулю. Полагаю, отравление бывшего мужа – дело энергозатратное.

Я чувствую, как мы поднимаемся на второй этаж, а спустя несколько минут мое тело касается мягкой кровати. Воздух наполнен ароматом Макса, создающим ощущение погружения в опавшие листья.

Осень.

Я в его комнате.

– Не знаю, слышишь ты меня или нет, просто знай, что сегодня я чуть не поседел, – бормочет он, снимая мои босоножки.

– Думаю, тебе бы пошла седина, – хриплю я, облизывая пересохшие губы. – Знаешь, что-то в стиле Антонио Бандераса.

– Он был классным шпионом, – слышу усмешку в его голосе.

Я приоткрываю один глаз.

– Смотрел «Дети шпионов»?

– Думаю, из нас бы вышли отличные агенты ОSS, – Макс дает понять, что точно смотрел.

Я переворачиваюсь на бок и наблюдаю за Максом, расстегивающим рубашку.

– У него по фильму была горячая жена-шпион.

– А я о чем! – Он разводит руки в стороны. – Моя горячая жена носит какую-то отраву в своей сумочке с блестками.

Я тихо смеюсь, но резко начинаю кашлять из-за кома в горле. Макс берет с прикроватной тумбочки графин, наливает стакан воды и протягивает мне.

– А если серьезно, Валери, то я в шоке. – Он ложится рядом со мной и проводит рукой по своему рельефному животу. Даже в полусонном состоянии это заставляет меня потереть бедра друг о друга. – Мне кажется, что я толком ничего не сделал, чтобы помочь тебе. Ты, черт возьми, отравила его, пока моя задница была полностью в безопасности. – Теперь он проводит по лицу. – Так не должно быть. Это неправильно. Я должен был защищать тебя, а не строить из себя элитного адвоката-наркомана. Что, если… – Голос Макса дает слабину. – Если бы эта химическая фигня не сработала, и мы бы тоже не успели ворваться?

Я протягиваю руку, прикладывая ладонь к его сердцу поверх татуировки. У меня зависимость от тепла, исходящего от него.

– Эй… Ну я же жива.

– Спасибо, черт побери, – выдавливает он, проглатывая комок эмоций.

– Посмотри на меня.

Макс не шевелится.

– Посмотри на меня, – настаиваю я.

Он поворачивается на бок, его взгляд сразу падает на мою шею. Макс болезненно морщит лицо, мягко прикасаясь к ушибленной коже.

– Ты говоришь, что ничего не сделал, но это самая глупая вещь, которую я слышала. Боже, да во мне силы-то были в тот ужасный день только благодаря тебе! – Из меня вновь вырывается кашель.

– О чем ты? – хмурится Макс, прикасаясь рукой к моей ладони на его груди.

– Почему-то твой голос и слова у меня в голове заставляли бороться, когда я хотела опустить окровавленные руки. Они эхом повторялись снова и снова, заставляя давать отпор. Заставляли подняться на ноги, когда я истекала кровью, и добраться до телефона, чтобы вызвать помощь. Я жива благодаря тебе. – Мой голос полон силы, насколько это возможно. – И сейчас я чувствую себя в безопасности благодаря тебе. А если честно, то так было с того момента, как ты прикоснулся к моему запястью около академии. – Я закрываю глаза, чувствуя, что эмоции слишком истощают меня, усталость берет вверх. – Еще никогда мне не удавалась так близко подойти к белому цвету. И я так боюсь, что теперь, когда все кончено, меня опять затянет черный. Мне придется оставить тебя. – Вероятно, я уже разговариваю во сне, потому что слова с трудом складываются в предложения. – Потому что если ты уйдешь первым, то, кажется, я этого не переживу.

Мне никогда не снились сны с Максом. А этот еще и такой реальный.

– Ты достоин любви, а мне так часто приходилось говорить «я люблю тебя», чтобы выжить, ведь это являлось автоматическим ответом на явную угрозу, что теперь я боюсь больше никогда не произнести этих слов вслух… – Мое дыхание выравнивается, по телу разливается приятное расслабление после мучительно долгого напряжения, напоминающего бесконечные судороги.

Тело оказывается в плену крепких рук и горячего дыхания, еще больше погружая сознание в красочный сон, в котором Макс целует меня в уголок губ и произносит: