Джоанна Кингслей - Сокровища
— Но даже, если б я ничего не имел против, чтобы меня увидели в обществе цыгана, — продолжил Витторио, выключая свет, — не могу понять, почему я должен быть замешан в твоем деле.
— Это не мое дело. Это ради Карло.
— Все равно, почему я должен глухой ночью ехать через пол-Италии, чтобы посетить одного из его безумных клиентов? Ты его ученик, а не я.
— И мы оба перед ним в долгу. Без него мы…
— Да, да, нас бы отдали в приют. Неужели я должен в очередной раз слушать эту душераздирающую историю? Сейчас я сам о себе забочусь. Мне нужна более веская причина, чтобы что-то сделать для Бранкузи, а не просто потому, что я обязан с благодарностью целовать ему руки каждый день всю свою жизнь. — В магазине свет горел только у двери. Витторио пошел за пальто. — Меня сегодня вечером пригласили в «Ла скала» вместе с районным секретарем партии. Для моего отказа должна быть более убедительная причина.
Стефано с удивлением смотрел на брата. Как может он быть начисто лишен чувств? Или именно это сделало его прекрасным партийным функционером? Ответ Стефано прозвучал резко:
— Если тебе нужна истинная причина, брат, то, во-первых, у тебя есть машина, а у меня нет. А во-вторых, клиент просил, чтобы приехали мы оба.
Витторио помедлил.
— Да? Это уже интересно. Кто он?
— Это женщина. Она сказала Карло, что у нее есть ценности, которые надо перевезти.
Глаза Витторио засверкали от любопытства, как и предполагал Стефано.
— Ага, понятно. Вероятно, какая-нибудь графиня? Принцесса? Что ж, тогда ясно, почему она попросила кого-нибудь надежного для этого поручения. Вряд ли она захочет вручить свои ценности такому бродяге, как ты. — Он разгладил кожаные перчатки на больших руках, смахнул невидимую пылинку со шляпы, надел ее на гладко зачесанные назад волосы и взял с полки зонт. — Ну, пошли. Из-за тебя мы и так задержались. — Витторио открыл дверь, жестом выпроводил Стефано наружу и запер замок.
Когда они шли по галерее, несколько пар женских глаз провожали их. Но не Витторио в своем сшитом на заказ костюме и отполированных до блеска туфлях привлекал внимание Роз, Джин и Франческ, сидящих в кафе. Это был Стефано, со своими шелковыми волосами, глазами синими, как океан, и грацией танцора. Неважно, во что он был одет, он отличался природной элегантностью, осанка говорила о чувствительности, а улыбка предполагала веселый нрав.
Когда они ступили на площадь, Витторио концом зонта указал на противоположную сторону, где была припаркована его машина. Потом он раскрыл зонт, чтобы укрыться от непрекращавшейся измороси, теперь смешавшейся с густым туманом, который так часто окутывает Милан.
— Тебе стоило побывать на митинге, — сказал он. — Тысячи… десятки тысяч верных граждан пришли поприветствовать дуче.
— Я их слышал. И вижу, какую грязь они оставили после себя. Кому-то придется все это убирать. — Он поддал ногой мокрый портрет кумира своего брата. — Хотелось бы знать, кто будет наводить порядок после его большого хаоса.
— Поосторожней бросайся словами, Стефано. Тебе пора бы уразуметь, что будущее каждого человека в Италии будет определяться тем, какое место он занимает по отношению к партии.
— Ты знаешь, какое место мне хочется занимать, — ответил Стефано. — Прямо позади его светлости, чтобы я мог пнуть его в толстый зад.
Витторио остановился, тревога и ярость исказили его черты.
— Стефано! — произнес он вполголоса, озираясь по сторонам, чтобы убедиться, что, никто не слышал. — Не злоупотребляй моей добротой. Я не желаю больше слышать такие речи, и поостерегись разглагольствовать подобным образом перед кем-нибудь еще. Это правда, что у меня есть определенное влияние, и, если все пойдет, как я ожидаю, оно будет еще большее. Но есть предел тому, насколько я могу защитить тебя.
— Мне не нужна твоя чертова защита. — Стефано устремился вперед, Витторио поспешил за ним.
— Думаю, когда заработают моторы наших танков, ты просто скажешь: «Не беспокойте меня, я читаю сонет». — Витторио насмешливо фыркнул. — Полагаю, ты считаешь, что я обязан защищать тебя, поскольку ты мой родственник.
Стефано криво усмехнулся. Родственник, не брат. Казалось, Витторио уже увеличивает дистанцию между ними, готовясь к тому дню, когда будет вообще аполитично признавать знакомство с ним.
— Не волнуйся, брат, — сказал Стефано, наслаждаясь ударением, которое он сделал на последнем слове. — Я не рассчитываю, что ты станешь защищать меня. Если начнется война, то ты будешь слишком занят собственной безопасностью.
Витторио схватил Стефано за рукав, словно желая притянуть его поближе, но Стефано продолжал шагать вперед.
— Послушай меня, Стефано, они уже составляют списки. Списки тех, кому нельзя доверять, людей, чьи сомнения и цинизм могут отравить нашу мечту о новой империи. Я не хочу, чтобы твое имя было внесено в них.
— Ради меня? Или ради себя?
— Не поздоровится ни одному из нас, — ответил Витторио.
— Я буду иметь это в виду, — сказал Стефано.
Они подошли к маленькому «фиату» Витторио и сели в него. Через несколько минут машина выехала из центра, спеша на юг по дороге, ведущей во Флоренцию.
Всю дорогу они молчали. Стефано не хотелось спорить с Витторио. В последнее время, казалось, это было единственным, чем они могли заниматься, находясь в обществе друг друга. Лучше ничего не говорить. Дождь пошел сильнее, и звук скользящих по ветровому стеклу «дворников» гипнотизировал. Стефано дремал, когда они ехали по Ломбардии, но проснулся, как только добрались до холмов Тосканы.
Ребенком он летом жил на вилле Карло в Тоскане. Он всегда чувствовал себя как дома среди темных холмов, словно был родом отсюда. Сейчас, в темноте ночи и при барабанящем по ветровому стеклу дожде, он не мог разглядеть кипарисов и оливковых рощ, виноградников, разбросанных по склонам холмов, но он ощущал их. Тоскана, сладкая, как бродящий виноград, пикантная, как только что отжатые оливки, истекающие густым чистым маслом. Эта земля породила Данте и Петрарку, Леонардо и Микеланджело, а до них этрусков. Возможно, поэтому земля говорила с ним.
Когда они проехали дорожный знак, указывающий, что до Флоренции осталось десять километров, Стефано полез в пальто и достал конверт, который дал ему Бранкузи с указаниями и от руки нарисованной картой, присланной клиенткой. Разворачивая бумагу, Стефано включил свет и стал изучать ее.
Он указывал Витторио дорогу: здесь — налево, там — направо, ведущую к поместью среди холмов за Фиезолой. Дождь начал утихать, и через двадцать минут они подъехали к длинной кипарисовой аллее, охраняемой мраморными постаментами, на которых было высечено название поместья. Когда они повернули, свет фар выхватил из темноты вырезанные буквы: Ла Тана. Приятное имя, подумал про себя Стефано: «Гнездо».
