Милфа (СИ) - Малиновская Маша

— Рома, не сейчас, — пытаюсь отстраниться, но он крепче обхватывает меня, прижимая собой к перилам.

— Почему? — его голос звучит жётско. — Ты, Лиль, за встречами со своими подругами-блядями совсем забыла, что у тебя есть муж.

Его прикосновения становятся настойчивее, он тянет меня ближе, не оставляя выбора. Расставляет ноги шире и утыкается в меня головкой члена. Я стою неподвижно, как статуя, что позволяет ему взять на себя то, что он считает своим правом.

Я ничего не чувствую, кроме глухого отвращения, которое растёт с каждым толчком. Каждый его жест оставляет следы, которые невозможно стереть.

Когда всё заканчивается, он довольно поправляет рубашку, бросая как ни в чём не бывало:

— Завтра у меня сложный день. Уеду рано. Женьку и Илью сама проводишь.

Я ничего не отвечаю. Только киваю и жду, пока он скорее свалит, оставив меня одну.

Запахнув халат плотнее, я иду в ванную. Закрываюсь и целых два раза проверяю замок зачем-то.

Включаю воду погорячее и приваливаюсь к ещё не прогретому стеклу душевой кабины.

Горячие упругие струи ласкают тело, и я закрываю глаза, наслаждаясь. Это единственное, что дарит удовольствие моему телу.

С Ромой я уже лет пять не кончаю. Лишь лежу и мечтаю, что он быстрее закончит и ляжет спать. А последние разы, как узнала об измене, и вовсе кажется, будто меня вывернет прямо во время процесса.

Я не хочу его. Не хочу! Но он не понимает отказа. Считает себя в праве своём. Вот только я уже и забыла, когда он в принципе пытался мне доставить удовольствие. Мне, а не себе. А если и были какие-то слабые попытки, то они скорее раздражали и приносили дискомфорт.

“Лиль, ты хоть что-то себе позволяешь? Как можно жить без удовольствий?!” — разносится в голове голос Карины.

Я прикрываю глаза, позволяя слезам течь по щекам. Их смывает вода, я даже не успеваю ловить их губами. Руки сами опускаются ниже.

“Настоящая женщина должна быть желанной”

Желанной…

Желанной! Желанной! Желанной!

А не просто для того, чтобы слить свою похоть.

Со всхлипом зажимаю правую ладонь между бёдер, словно пытаясь оправдаться перед самой собой за такой непозволительный блудный поступок. С дрожью прикасаюсь к клитору, ощущая, как он набухает под собственными пальцами.

Зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох и пытаюсь настроиться. Ищу в своей голове, что могло бы меня возбудить и помочь получить разрядку. Мои нервы натянуты, словно струны, и она мне очень нужна. Но ничего не приходит в голову, и я двигаю ладонью чисто на автомате.

И внезапно, уже почти на пике оргазма перед глазами мелькает… Илья! Его пронизывающий взгляд, чётко очерченные губы, его горячие руки…

Чёрт!

Выдёргиваю руку и торможу себя.

Какого черта? Что он забыл в моей голове?

Меня колотит, сердце стучит, как бешеное. Сладкий спазм в промежности ещё догорает и разливается тенью ощущений по бёдрам и животу.

Какого хрена?

Ему же.… лет двадцать пять, не больше. Ненамного старше моего сына.

Выключаю воду и на дрожащих ногах выхожу из кабинки. Внезапно становится нечем дышать. Слишком много пара в ванной, мне нужно на воздух.

Закутываюсь в махровый халат и иду на кухню. Пусть сейчас почти полночь, но мне хочется кофе.

8

Дорога к родителям всегда казалась мне утомительной. Эти полтора часа пути по извилистой трассе будто отражают мое собственное состояние: бесконечные повороты, спуски и подъёмы.

Но сегодня я еду туда с другой целью — не просто увидеть их, а попытаться поговорить, найти поддержку, которой сейчас мне так остро не хватает.

Дом родителей — небольшая кирпичная постройка с цветами на клумбе у входа. Живут они в маленьком городке, в котором всего три школы и те небольшие, многоэтажек немного, зато частный сектор большой со своим южным колоритом. Всё так мило и спокойно, словно время здесь остановилось.

Мама встречает меня у двери, тепло улыбается, обнимает, но в ее взгляде читается что-то тревожное.

— Лилечка, ты как? Ты выглядишь уставшей, — говорит она, провожая меня на кухню.

— Всё нормально, мам, — машинально отвечаю, хотя внутри всё переворачивается.

Папа сидит за столом с планшетом в руках. Он как на пенсию вышел, любит много читать. Только еще года три-четыре назад в руках была чаще газета или бумажная книга.

Отец улыбается, кивает мне, но, как обычно, возвращается к своему чтению. Мама ставит на стол сырники, которые испекла к моему приезду, и варенье, я мою руки и, сняв с плиты уже свистящий чайник, разливаю кипяток в кружки.

— Как вы, мам? — спрашиваю, пока мама достает вилки и салфетки.

— Да как обычно, дочь, — пожимает она плечами. — Вчера кто-то залез в мой палисадник и две розы сломал, представляешь? Так бы до самых морозов стояли.

— Бессовестные, — поддерживает ее отец.

— Может, собака соседская? — предполагаю, обхватив холодными пальцами чашку.

— Да кто его знает, — отмахивается мама.

Она снимает фартух, мы садимся пить чай, и я решаюсь.

— Мам, пап, я хотела поговорить, — начинаю осторожно, чувствуя, как в груди нарастает тяжесть.

— Конечно, — говорит мама, придвигая к себе ближе чашку.

Я делаю вдох, пытаясь найти слова. В горле саднит неприятная горечь.

— У меня... сложности с Романом, — произношу, чуть откашлявшись. — Всё как-то рушится. Он давит на меня, хочет, чтобы я бросила работу. А я просто.... не могу так больше.

Мама нахмуривается и поджимает губы, ее взгляд становится укоризненным, а в кухне как-будто становится ощутимо прохладнее.

— Лиль, ну ты же понимаешь, у тебя такая семья, такой муж. Он занимает хорошую должность, вас все уважают. Разве это не счастье?

— Мама, я не чувствую себя счастливой, — слова вырываются почти шёпотом, но в них вся моя боль, что саднит за грудиной.

Конечно, я не буду им рассказывать о своем отвращении к мужу в постели, о том, как он совсем не считается с тем, хочу ли я близости или нет.

— Ты просто слишком много думаешь, — встревает папа, откладывая планшет. — Все эти модные психотерапевты вливают в головы непонятно что. Того и гляди, что все вдруг не в ресурсах и с нарушенными границами. Еще и родителей все винят. Лиля, тебе надо быть терпимее. В жизни всякое бывает.

— Пап, я не о том. Он контролирует всё, что я делаю. Его не устраивают мои подруги, с которыми я общаюсь, — сжимаю пальцы и неосознанно хрущу ими. — Я не могу нормально дышать в этом браке.

Мама качает головой, будто не верит моим словам.

— Лиля, ну что ты такое говоришь? Роман ведь не пьёт, работает, семью обеспечивает. У тебя есть всё, о чём многие только мечтают. А ты... ищешь проблемы там, где их нет.

Я чувствую, как в груди всё сжимается. Их слова ударяют больнее, чем мне казалось возможным.

— Вы не понимаете, — говорю, отодвигая чашку. — Я думала, вы сможете меня понять... поддержать как-то.

— Лиля, мы тебя любим, но ты должна быть мудрой, — продолжает мама. — Семья — это не только любовь. Это работа, компромиссы. Где-то промолчать можно, где-то не зацикливаться.

— Ты, дочь, Роману благодарна должна быть, — качает головой отец. — Ты вспомни лучше, как на тебя смотрели все, когда ты Костика родила. Нам с матерью тогда глаза было деть некуда. Едва школу закончила, ни мужа, ни даже парня… А Роман — уважаемый человек. Он принял чужого ребёнка. Обеспечивал всю жизнь и тебя, и его. Надо уметь быть благодарной, Лиля.

Я встаю из-за стола, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Все почти шестнадцать лет брака с Ромой родители тыкали мне этим. Даже сам Роман ни разу не заикнулся по этому поводу, зато мать и отец не упускали возможности напомнить.

Будто боялись, что Агаев вернёт меня им обратно.

И как же тогда в глаза соседям смотреть? Коллегам?

Мда…..

— Спасибо, — говорю коротко. — Я поняла.

Мама что-то ещё говорит вслед, но я уже ничего не слышу. Забираю с вешалки пальто, проверяю на месте ли в кармане ключи от машины, и ухожу, коротко попрощавшись.