Вера Колочкова - Слеза Шамаханской царицы
Вот тут уже Генино презрение к «ста рублям» в их семейную жизнь, само собой, не вписалось. Вроде, когда Максимка родился, пришла пора веселому отцу и за ум взяться, да не тут-то было. Не отпустила веселая хмельная душа парня во взрослую жизнь. Скучно ему было с молодой женой, с пеленками, с горшками... Да если б только скучно – это бы еще полбеды. Раздражать она его начала своими уговорами: пора бы, мол, дорогой муж, и на работу устроиться. Не понимал он таких разговоров, злился. Уходил, хлопнув дверью. К друзьям уходил. В студенческом общежитии легче легкого новых друзей найти, потому как старые друзья по окончании института в трезвую и серьезную жизнь подались, чего, в общем, и следовало ожидать. А Гена все как-то не мог из образа выйти, все песни пел да разгула душе искал. И находил – в пьяной компании. Там куда как веселее! Там разговоры «за жизнь», там хриплые философские песни, там есть где непонятой душе разгуляться! И девушки там тоже свои, которые с утра пожалеют больную головушку, сами поднесут чарку, чтобы ушло досадное похмелье...
Поначалу она сильно плакала. И ждала – неизвестно чего. Вот нагуляется, возьмется за ум, на хорошую работу устроится, будет с Максимкой в зоопарк ходить... Гнала от себя безысходные мысли. Хорошо, мама под боком была, как могла, поддерживала. А потом неизвестно каким ветром к ним Генину тетку в гости из Могилева занесло. Вот она, эта тетка, и открыла им с мамой правду – не ждите, мол, от Генки ничего хорошего, у него отец потомственный алкоголик был, а Генка – весь в отца! Мама, конечно, тут же за голову схватилась, а ей все не верилось как-то... Все ей казалось, что она его сильно любит. А если любит, то и остальное должно как-то образоваться само собой. Не верилось, и все тут.
До тех пор не верилось, пока Гена однажды их с Максимкой ночью на мороз не выставил. Пришел – глаза от водки дикие, бормочет что-то гневное, несусветное. Максимка проснулся, заплакал. А Гена еще больше взъярился, что он заплакал! Вот тут ее и пришибло и разом придавило все отчаянные надежды – так стало Максимку жалко... Собралась в три минуты, подхватила сына на руки, – и к маме. Та не удивилась, увидев ночью ее на пороге. Лишь вздохнула с облегчением – ну, и слава богу, с глаз долой – из сердца вон...
Поначалу она, помнится, еще сомневалась, правильно ли поступила. Тем более Гена не раз приходил к ним с извинениями. Все визиты проходили примерно одинаково – сначала покаяние, потом переход к клятвам в вечной трезвости, и заканчивалось все страстными обвинениями в ее адрес – как ни крути, а бросила человека в беде, отдала на растерзание наследственным генам. А с другой стороны, она же не мать Тереза, она обыкновенная девчонка, ей о своем сыне больше переживать надо. Институт заканчивать нужно, на ноги становиться. В общем, проявила суровую непреклонность, не стала больше судьбу испытывать.
Потом узнавала со стороны – как он там живет, как со своей бедой в одиночку справляется. Оказалось – вовсе не в одиночку! Тут же завелась у Гены подружка, такая же генная бедоносица, и топают они вниз на дно вполне дружно и пьяно-весело. Ну, значит, так тому и быть... Только любовь жалко. Была-таки к Гене любовь-то. К тому еще Гене, веселому пятикурснику. Так и осталась зарубкой-памятью в сердце. Сумасшедшая была любовь, такая, наверное, только в юном возрасте и может случиться. Один раз в жизни. Но – что поделаешь... Зато будет что вспоминать долгими вечерами в старости...
И правда – где ты сейчас, Гена? Куда тебя занесло злой судьбой, каким песочком рассыпало по дну жизни? Хорошо хоть, не напоминаешь о себе, и на том спасибо...
С Владом, конечно, никакого подобного сумасшествия не было. На Влада она уже смотрела внимательно, все тщательно оценивающим взглядом. Поумнела к тому времени – уже восемь лет в разводе жила. Да еще и с ребенком...
Они с Владом были сотрудниками, коллегами по работе. Она в бухгалтерии трудилась, он старшим менеджером числился. Обычные у них были отношения – ровные, дружеские. А потом между сотрудниками слушок прошел – вроде как Влада жена бросила, дочку забрала и укатила в Киев на постоянное место жительства к новому мужу. Вот тут у нее в голове и щелкнуло – не прозевай... Мужик-то стоящий, а главное, серьезный, непьющий! Конечно, пока он своим горем опрокинутый ходит, лучше его не трогать, но и момент упустить нельзя – и глазом моргнуть не успеешь, как вокруг образуется куча желающих пристроиться! Тут надо осторожно действовать, обидного сочувствия ни в коем случае не демонстрировать, наоборот, веселый женский интерес в ход пустить! А потом уж и сочувствие, и горячий домашний обед, и прочие крючки-наживки...
Она и сама не ожидала, что все так скоро у них склеится. Видимо, так уж судьбе угодно было. И десятилетний Максимка принял отчима благосклонно, а потом они и вовсе хорошо подружились – неразлейвода. Уже через полгода папой его стал называть...
В общем, образовалась худо-бедно у них семья, новая ячейка общества. Правда, не обошлось поначалу без неловкостей – слишком уж они оба старались эту ячейку для себя спасением обозначить. Заискивали, суетились в реверансах, пропуская друг друга вперед, как Манилов с Чичиковым. Или как два раненных жизнью бойца, стремящихся быть друг другу поводырями. Он еще от душевного унижения не отошел, она – от бабской одинокой неустроенности... Но ничего, с годами окрепли! Да и что здесь такого – нет ничего невозможного для нормальных трезвых людей с интеллектом, было бы обоюдное стремление. А любовь... А что – любовь? И любовь у них случилась! Не сумасшедшая, конечно, а спокойная, адекватная, вполне житейская. Даже вон Сонечку умудрились родить... И Ленино появление с достоинством выдержали, приняли в семью девчонку третьим ребенком. Получилось даже сверх запланированного – многодетная семья...
– Лизок... Ты не слышишь меня, что ли?
– А? Что, мам? Прости, задумалась...
– Подарки, говорю, мне вам сегодня дарить или завтра? Я Владу рубашку купила, а Максимке...
– Давай завтра, мам. Соберемся по-семейному, свекровушку мою пригласим...
– Ну, знаешь! Уж это без меня! Смотреть не могу, как ты перед ней приплясываешь!
– Ой, да ладно тебе... – беззлобно рассмеявшись, глянула она в сердитое материнское лицо. – С каких это пор в тебе ревность проснулась, мам? Ни перед кем я не приплясываю!
– Да... А помнишь, как она тебя в невестки не хотела? Как Влада уговаривала, чтобы не торопился? Будто ты второй сорт, да еще и с ребенком...
– Да когда это было, мам! Тоже, вспомнила!
– Но ведь было же!
– Ну и что? Я ж тебе уже объясняла когда-то – его мама просто напугана бывшей невесткой... И потому ко мне теперь сквозь лупу присматривается, осторожничает.
