Вера Колочкова - Слеза Шамаханской царицы
– Здравствуй, Владенька, здравствуй... – ласково пропела Анна Сергеевна, выглянув из кухни. – Спасибо, родненький, что в город Санкт-Петербург не улетел...
– Ку-да? Не понял... А... зачем?
– Мама так шутит, Влад. Давай раздевайся быстрее и иди спать. Я через час тебя разбужу, – с ледком в голосе произнесла Лиза. – Видимо, с тобой бесполезно о чем-то договариваться...
– Ли-из, – капризно прохныкал Влад из своего угла, – ну не мог же я с ребятами газировкой старый год провожать... Что я, завязавший алкоголик, что ли? Я и так по чуть-чуть... Вон, Сашку Полевого вообще мешком в такси затолкали... А я сам, на своих двоих дошел...
– Ладно, и на том спасибо, что дошел. Ну же, вставай, чего ты там расселся! И марш в спальню!
– А чай? А покрепче? А с лимоном?
– А чай – потом!
– Да-а-а? – поднял он на нее хмельные дурашливые глаза.
– Да! Иди в спальню, раздевайся и ложись спать! Потом будет тебе и лимон, и какао с чаем!
– Ну, хорошо... Потом так потом... А где моя дочь Софья? Софьюшка, родненькая, ты где? Иди к папочке, солнышко, я тебя поцелую...
– Да тихо ты, мама ее на кухне кашей кормит... Не отвлекай ребенка от процесса, после поцелуешь, когда проспишься!
– Да-а-а?
– Иди, хватит придуриваться! – не удержалась она от невольного смешка, глядя в его веселые, искрящиеся хмельным добродушием глаза. – А то и впрямь рассержусь, ты меня знаешь... И хватит елозить мокрыми ботинками по линолеуму, я пол мыла!
Уложив хмельного мужа в постель, она вернулась на кухню, села за стол, стала с умилением наблюдать, как Сонечка, важно нахмурив бровки, старательно тащит в рот зажатую в пухлом кулачке ложку с рисовой кашей.
– Умница, доченька... Вкусную кашу бабушка сварила?
Соня глянула на мать исподлобья синими хитрованскими отцовскими глазами и чуть не пронесла ложку мимо рта, на миг задумавшись.
– Неть! Не хочу больше кашу! Я банан хочу!
– Да ну тебя, Лизавета! – сердито обернулась от плиты Анна Сергеевна. – Чего ты ее с панталыку сбиваешь? Я только-только ее на кашу настроила... Ест и ест ребенок, сиди, не обращай никакого внимания!
– Я банан хочу! – снова потребовала Соня, отодвигая от себя тарелку.
– А давай мы пойдем на компромисс, доченька! Смешаем банан с кашей, и очень вкусно у нас получится! Мам, дай банан...
– Ну вот, началось... Так и приучишь ее с малолетства к компромиссам!
– А что в этом плохого? Компромисс – это очень хорошая вещь, мам. Иногда просто необходимая. Куда без него, без родимого? Вот вся моя жизнь, например, – сплошной компромисс... А иначе не видать мне личного счастья!
– Да уж, нагляделась я на твои компромиссы, ничего не скажу... Один вот только что перед глазами проплыл...
– Это ты про Влада, что ли? Ну, подумаешь, выпил с друзьями...
– Да я не про то, Лиза! Я ж не про Влада, я про тебя толкую! Если ты такая покладистая да умная, зачем тогда на выпившего мужа так сурово наезжала! Он же у тебя вообще непьющий, а ты встала над ним, как солдафон...
– Ну, это я так, для профилактики...
– Смотри, не переиграй с профилактикой-то! Твой Влад – золото, а не мужик.
– Я знаю, мам. Я как вспомню своего Гену...
– Да ну тебя, и не поминай всуе... Да уж, тот еще был Гена с генами... Говорила я тебе тогда – не торопись замуж! А ты – люблю, люблю... А у него отец алкоголик был, как потом выяснилось!
– Мам, ну чего ты... Было, и прошло, и действительно, ты права, даже и вспоминать не надо...
– Мама, хочу кашу с калмамисом! – напомнила о себе Сонечка, хватательным движением ручки показывая в сторону вазы с фруктами.
– С чем кашу? – удивленно уставилась на дочь Лиза.
– С калмамисом!
– Ну, вот... Сама научила, сама же и удивляется! – насмешливо проговорила Анна Сергеевна. – Это с компромиссом, с бананом, значит!
– А, ну да... Сейчас, доченька, сейчас сделаем...
– А где он теперь, Гена твой? Слышала о нем чего? – вздохнув, тихо спросила Анна Сергеевна.
– Нет, мам... Не знаю, не слышала... Так и сгинул мой бывший где-то...
– Вспоминаешь о нем?
Лиза вздохнула, задумалась, глядя, как ложатся на разделочную доску белые кружки банановой мякоти. Подцепив несколько кружков, аккуратно переложила их в Сонину тарелку, перемешала с кашей, подвинула ближе:
– Ешь, доченька...
Маленький Максимка, помнится, тоже любил бананы. Но разве можно сравнить того трехлетнего Максимку с Сонечкой... Он другой совсем был. Осторожный, молчаливый, смотрел исподлобья. И требовать вот так, как Сонечка, не умел. Да и чего он видел хорошего в той маленькой своей жизни? Вечно хмельного отца, молодую перепуганную мать-студентку?
Конечно, она поначалу ох какой влюбленной была! Ей, восемнадцатилетней дурочке, так льстило, что на нее обратил внимание сам Геннадий Проскуров, красавец-пятикурсник, душа всех компаний, веселый прожигатель студенческой жизни, ярый последователь принципа «не имей сто рублей, а имей сто друзей...».
Да, друзей у Гены было много. Разумеется, она этим обстоятельством страшно гордилась и сама себя ощущала законной частицей этого веселого братства. И свадьба у них получилась очень веселая, хоть в материальном плане и незамысловатая – Гена договорился, снял для торжества их студенческую столовку. На столах – дешевое вино, котлеты да винегреты, а веселья – хоть отбавляй! Целый спектакль разыграли с выходом из-за печки! Комендант общежития, где Гена жил, тоже свое душевное слово сказал, а потом с пафосом выложил им на тарелочке ключи от комнаты – живите, мол, пока на законных правах, как студенты, а там видно будет.
Первые полгода прошли как во сне. Будто она на свадьбе счастья вдохнула, а потом выдохнуть испугалась. Смотрела на мужа, как на веселого бога – всегда улыбчивого, всегда хмельного... И гордилась им страшно, и свято блюла принцип относительно ста рублей и ста друзей – дверь к ним в комнату для тех друзей всегда открыта была. Даже когда токсикозом внутренности выворачивало, старалась не капризничать, а жить по тому же принципу. И ночные посиделки не раздражали, хоть и глаза слипались, и беременный организм требовал положенного для сна времени.
Так и дожили до Гениного диплома, припевая под ночную гитару: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались...» А потом кончилась беззаботная студенческая жизнь. Однажды заявился к ним комендант, тот, что преподнес на свадьбе ключи от комнаты на тарелочке, и поставил вопрос ребром – или, мол, выметайтесь, или платите мне за нелегальное проживание. Немалые, между прочим, деньги...
Вот тут уже Генино презрение к «ста рублям» в их семейную жизнь, само собой, не вписалось. Вроде, когда Максимка родился, пришла пора веселому отцу и за ум взяться, да не тут-то было. Не отпустила веселая хмельная душа парня во взрослую жизнь. Скучно ему было с молодой женой, с пеленками, с горшками... Да если б только скучно – это бы еще полбеды. Раздражать она его начала своими уговорами: пора бы, мол, дорогой муж, и на работу устроиться. Не понимал он таких разговоров, злился. Уходил, хлопнув дверью. К друзьям уходил. В студенческом общежитии легче легкого новых друзей найти, потому как старые друзья по окончании института в трезвую и серьезную жизнь подались, чего, в общем, и следовало ожидать. А Гена все как-то не мог из образа выйти, все песни пел да разгула душе искал. И находил – в пьяной компании. Там куда как веселее! Там разговоры «за жизнь», там хриплые философские песни, там есть где непонятой душе разгуляться! И девушки там тоже свои, которые с утра пожалеют больную головушку, сами поднесут чарку, чтобы ушло досадное похмелье...
