Анна Смолякова - Замок из песка
— Не дудочка, вообще-то. Кларнет!
— Без вас, сопляков, знаю, — невозмутимо огрызнулся Гоша, любовно оглаживая добычу. — Я в театре работал, когда вы еще под стол пешком ходили… Это — кларнет, а это — моя девочка.
— А что же ваша девочка плачет? — весело поинтересовался рыжий флейтист.
Георгий Николаевич печально вздохнул и громким интимным шепотом сообщил:
— Она плачет, потому что я ее люблю, а она меня не любит…
Оркестранты захохотали, Гоша поднес кларнет к губам и издал громкий, неприличный звук, а я выскочила в маленький боковой коридор.
Отсюда вела лестница в подвал фотографа, здесь обычно мелькали мастера из обувного цеха с образцами материалов, лекалами и нитками. А сейчас стояла Настя Серебровская и курила, стряхивая пепел в маленькую банку из-под «Нескафе».
— Тебя аж на втором этаже слышно, — заметила она, когда я прислонилась затылком к холодной, сырой стене. — Что, этот старый кобель к тебе привязался?
— Не в этом дело…
Мне вдруг ужасно захотелось рассказать ей обо всем: о том, как я увидела Иволгина в первый раз, о том, как поняла, что не смогу без него жить, о том, как надеялась, что вот теперь, после нашей с ним «Юноны»… Настя была счастливой женщиной, а счастливые обычно легко выслушивают несчастных и дают самые дельные советы.
Но еще прежде, чем я открыла рот, она сказала:
— Я знаю, что не в этом. Все знают… Но, поверь, из-за Лешки тоже не стоит так рыдать. Да, он красивый мужик, сексуальный, какой угодно… Но у него своя жизнь, а у тебя — своя. Ему — тридцать пять, тебе — двадцать один. У него море проблем, причем совсем не простых. С ним даже жена не поехала, хотя они шестнадцать лет прожили…
Смысл последней фразы дошел до меня не сразу.
— Как не поехала?
— А так, — Серебровская пожала плечами. — Может, конечно, что-нибудь и изменилось в последний момент, но поначалу она не собиралась… Да и вернется он, скорее всего. С годик поболтается в Москве и вернется…
Сумка моя висела в гардеробе, поэтому в буфет возвращаться я не стала. Побрызгала на лицо холодной водой, причесала волосы и вышла через служебный вход в знойное безветрие июньского вечера.
«Пятерка» подошла к остановке почти сразу, но, подумав, я не стала садиться в автобус, а пошла пешком до Лесной. Так, как обычно ходил Он. Это и в самом деле оказалось недалеко. А найти дом и квартиру было уже делом техники. Адрес Иволгина, вычитанный в личном деле, я знала наизусть…
На лестничной площадке шестого этажа мне попалась девочка в красном клетчатом платье. Она посмотрела на меня подозрительно, как смотрят обычно бабушки у подъезда.
— Не знаешь случайно, из сто шестнадцатой квартиры люди уехали или живут до сих пор? — спросила я, почему-то начиная нервничать под внимательным взглядом ее выпуклых голубых глаз.
— Ну, его я уже давно не видела, — девочка говорила неспешно, будто раздумывая, стоит вообще со мной общаться или нет. — А ее… Она вроде бы здесь.
В этот момент сверху спустился лифт, девочка, подбросив в руке мячик-попрыгунчик, заскочила в кабину. И передо мной осталась только обитая кожзаменителем дверь квартиры номер сто шестнадцать.
Быстрые, легкие шаги за дверью послышались сразу же после моего звонка.
— Кто там? — спросил приятный и осторожный женский голос.
Как представиться, я не знала, поэтому попросила:
— Откройте, пожалуйста.
— Не открою! — пообещала моя незримая собеседница. — Не открою, пока не скажете, кто вы и откуда. У нас в подъезде уже три квартиры обокрали.
— Я по поводу вашего мужа…
Повисла пауза. А потом женщина усмехнулась:
— Это уже становится интересным, — и распахнула дверь.
Мария Иволгина на самом деле была еще красивее, чем показалась мне тогда. Словно бы и не постарела за эти четыре года, а только расцвела. Золотисто-русые волосы упругими волнами лежали на ее плечах. Огромные темные глаза светились спокойным и чуть насмешливым любопытством. На ней был адидасовский спортивный костюм и домашние шлепанцы с открытыми носками. А из тапок выглядывали короткие, изуродованные пуантами пальцы…
— Ну, здравствуйте, девушка, — сказала она, клоунски-радушным жестом приглашая меня войти. — Что вы имеете сказать по поводу моего мужа?
Я, конечно, готовила себя к этому разговору, но тут вдруг растерялась.
— Да ничего… Просто мой брат… Он его знакомый, и просил меня его найти. А в театре говорят…
— Как зовут вашего брата?
— Саша Ледовской, — соврала я уже увереннее.
Жена Иволгина наморщила лоб, пожала плечами, а потом призналась:
— Не помню такого. Ну да ладно… Проходите.
Теперь в ее голосе слышалось гораздо больше радушия и какой-то даже виноватости.
— Вы извините, — говорила она, шагая впереди меня по коридору, — что я вас так встретила. У нас тут свои трудности. Впрочем, вам это неинтересно.
А я смотрела на серые, с голубыми веточками обои, на светлые кроссовки под вешалкой, на самодельную полочку для телефона, сделанную явно мужскими руками. На двери ниши висел старый плакат со сценой из «Тысячи и одной ночи».
— Вот это мой муж, — Мария усмехнулась и щелкнула пальцами по изображению Иволгина. — Только брат ваш его здесь не найдет. Уехал мой благоверный покорять столицу, и когда вернется, никому не ведомо.
— А вы с ним не поехали?
— Как видите! Раз стою здесь перед вами — значит, не поехала.
— И не собираетесь?
Она как-то слишком поспешно отвернулась в сторону, сощурилась как от солнца, а потом спросила:
— Чай пить будешь?
Зайдя на кухню, мы наконец-то познакомились и по просьбе хозяйки перешли на «ты».
— Зови меня Маша, — предложила она, вместо чая наливая на дно чашечек домашнюю облепиховую настойку. — А то — Мария… Меня и не зовет так никто.
После первой порции настойки выяснилось, что в Москву она не поедет, потому что у сына здесь хорошая английская школа, у нее — квартира. И вообще, ей надоело таскаться за мужем по гостиницам.
После второй, что мне — девушке молодой — не следует рано выходить замуж.
— Понимаешь, — говорила Маша, откусывая шоколадную конфету, — вот выскочила я замуж в семнадцать! Забеременела и выскочила. И поставила жирный крест на собственной карьере и собственной жизни. Я ведь тоже, как он, в хореографическом училась. Перспективной считалась. В дипломном спектакле должна была одну из сольных партий танцевать… А потом замужество, роды, кормление… Он носится по городам и весям, а я за ним с Артемкой и чемоданами. В общем, в балет я, конечно, так и не вернулась. Поздно потом уже было…
