Всего лишь измена (СИ) - Соль Мари

Какое-то время стою, обхватив прутья тёмной решётки. Как заключённый, который глядит из тюрьмы. Но только свобода моя, она здесь! А они по ту сторону. Оба. А я? Что же будет со мной?

Я лбом прижимаюсь к металлу. Он холодный и это слегка отрезвляет меня. Я должен пойти туда сам и расставить все точки над «й». Прямо сейчас! Только ноги мои и не думают делать шаги. Они приросли к этой плитке. Стоят и стоят…

Я боюсь. И боюсь признаваться себе, что боюсь. Но чего? Что нажму на звонок, а они не откроют. Что прикрою ладонью глазок. Буду долго стоять, пока кто-то из вредных соседей не выйдет, не спросит:

— Вы кто?

Я отвечу:

— А кто живёт в этой квартире?

Мне скажут:

— В последнее время никто не живёт.

И я вынужден буду уйти. Но прижав ухо к двери напоследок, услышу внутри шевеление и голоса. Один женский, другой, очевидно — мужской.

Или того хуже! Вита откроет в халатике, наброшенном на голове тело. Придержит его, чтоб не сполз. Поглядит виновато, и скажет:

— Ну, Кось, раз ты здесь…

А что будет дальше, мой мозг не желает озвучивать. Снова боится. Я — трус! Я не хочу даже думать, что Вита признается в том, что бросает меня…

И поэтому я продолжаю стоять. И решётка забора мне служит последней опорой. Я буду стоять здесь до тех пор, пока они оба не выйдут наружу. Пока не увижу её, не уйду!

Помню, как был там, на этой квартире, уже после всего. В первый раз. Мы тогда уже были женаты. А Витка хотела продать эту часть своей жизни. И почему я тогда не позволил? Вложили бы деньги в другое жильё. Завели депозит. А теперь… Это «гнёздышко» станет их тайным убежищем. Их, с Богачёвым. Они раньше трахались там, и теперь будут трахаться. Только тогда не свободен был он. А теперь она замужем.

Я побывал у него на страничке в социальных сетях. Там нет статуса. Как и нет фотографий жены и детей. Очевидно, развёлся? И приехал за ней. Бесконечно свободный, богатый, брутальный. Во всех отношениях лучше меня! А у Витки взыграло былое. Её можно понять. Столько связано с этим козлом…

Кто-то скребётся мне в спину:

— Милок, поможи! — слышу старческий голос.

Бабуля, за сотню на вид, тянет руку с бумажкой. Я щурюсь, пытаясь понять, чего она ждёт от меня.

— Прочитай! А то мне у аптеки дали лекарство, написали, как пользовать, а я ни пойму, шось тут написано?

Я хватаю листок. Крючковатые пальцы старухи вцепляются в куртку. Вот уж и впрямь говорят, старость не радость. Пытаюсь прочесть письмена.

— Втирать перед сном, — говорю.

— Ась? Стирать за углом? — восклицает старушка. Я понимаю, что она ещё и глуховата. Пожалуй, всё, что старость у неё не смогла отобрать — это голос. Им она управляется с лёгкостью. Горланит так, что в ушах дребезжит.

— В! Вэ! — повторяю погромче, — Втирать в кожу!

— Сдирать кожу? — глаза у неё округляются. Хрусталик в одном из них мутный. Немудрено, что она видит плохо. Отцу заменили недавно. Теперь он, как филин, глазастый. Но в таком позднем возрасте, видимо, трудно менять…

— Втирать! — я склоняюсь почти к её уху, — Втирать в кожу! — вожу пальцем по руке, демонстрируя всем своим видом, что я имею ввиду.

Она хмурится, отчего без того испещрённое морщинами личико, превращается в гузку.

— Мазать! — наконец нахожу подходящий синоним.

— Ааааа! Маааазаать? — нараспев уточняет она.

— Да, да! — тороплюсь подтвердить.

— Ой, спасибо тебе, милок! Дай Бог здоровьица! — крючковатые пальцы сжимают запястье. Но, прежде чем отпустить, она вынимает ещё один лист из кармана, — От тутось ещё расшифроука анализов? Почитай мне, будь добр!

Я возвращаюсь домой через час. Антоха встречает отчётом:

— С Капустиным погулял, ужин съел. Где вас носит?

— Я был на работе, потом… кое-какие дела в институте доделывал. А мама, — тут я теряюсь, — Наверное, тоже работает. Сказала, что после заедет к бабуле. Привезёт что-нибудь.

Сыну, кажется, всё равно. Лишь бы скорее закрыться внутри своей спальни. «Конура», как я называю её. Где он волен быть кем угодно. Танкистом, воителем, бетменом, Рембо. Но только не Тохой Шумиловым. Ибо последний лишён сверхспособностей. Кроме одной! Не спать до полуночи.

Я закрываюсь в своём кабинете. Капустин уже тут как тут. Он не может один! А Антоха его не пускает в свою «конуру», так как тот отвлекает его от компьютерных игрищ.

За окном уже сумерки. Где же она? Я сжимаю смартфон. Позвонить, или нет? Пусть ещё «пообщается». Можно подумать, они там действительно просто общаются? Предаются былой ностальгии за чашечкой чая. Ага! В голове у меня совершенно другая картина…

Вита голая. Стонет под ним. И впивается пальцами в крепкие плечи.

— Никита, Никитушка, — шепчет она.

А этот козёл бородатый таранит её что есть мочи и тоже так страстно хрипит:

— Виталина, малышка, моя…

Фух! Всё. Нужно перестать фантазировать. А то так и свихнуться недолго! Ну, а что мне ещё остаётся? Раз уж я не решился проникнуть туда и увидеть всё своими глазами.

Не выдержав, я набираю её. После пары гудков, раздаётся приветливый голос:

— Да, родной! — произносит она. И это больнее, чем просто «Алло». Будто чувство вины побуждает её говорить со мной так… Так слащаво?

— Витуль, ну ты где? — интересуюсь я в той же манере. Вообще-то, мы с Виткой общаемся именно так. Но сейчас она там, а не здесь. Она с ним, не со мной. И я жду с нетерпением, что она скажет.

— А… Я была на работе, у мамы. Сейчас вот поеду домой.

Я смиряю эмоции. Да! Примерно такого ответа я ждал. «Я у мамы», «у Милы», «в кафе». Где ещё? Я с любовником в нашей с ним общей квартире.

— Ммм, — отвлечённо мычу, — А то мы с Антошей тебя потеряли.

Вместо оправданий она любопытствует:

— Вы кушали?

Ну, конечно! Спроси ещё, погулял ли кто-то с Капустиным?

— Да! — говорю, — Не волнуйся. Просто ты не сказала, что будешь так поздно.

И всё же, мне очень хочется знать. Почему?

— Заболтались, прости! Скоро буду! — взрывается Вита. Словно только сейчас поняла, что она… заболталась.

Я, сглотнув, подавляю смешок. Да, уж! Стоит сейчас позвонить её маме, узнать, та ещё на работе? Но я, вместо этого, бросаю короткое:

— Жду!

И она отключается. Снова оставив меня одного. Когда дверь открывают ключом, я теряю счёт времени. Кажется, ночь на дворе? Но на часах полдесятого.

— Это жуть, я вдобавок ещё и в пробке застряла! — возмущается Вита.

Разувшись, она ставит обувь к моей. Я стою, прижимаясь плечом к коридорной стене:

— Голодная?

— Нет, я поела в кафе.

Я вижу, она без пакета. И чуть не бросаю: «А где мандарины?». Но Вита сама вспоминает о них.

— Чёрт! Там же ещё мандарины от мамы. И творог.

Её взгляд умоляет спуститься, забрать.

— Вот, если б не творог, то можно до завтра оставить. Но творог прокиснет. Я завтра Антохе с утра растолку, — строит планы.

Я со вздохом беру из её рук ключи от машины. Попутно целую в прохладную щёку. И чувствую… запах мужских сигарет.

Глава 38

«Моя милая рыжая девочка! Знаешь, какой момент в своей жизни я считаю самым ужасным? И вспоминаю его с содроганием. Тот раз, когда ты стояла на крыше. Я не помню, зачем я поднялся туда. Просто предчувствие.

Помню летящие рыжие волосы. Ветер вздымал их, как будто маня сделать шаг. И знаешь, чего я больше всего испугался? Не того, что ты прыгнешь! А того, что я должен шагнуть за тобой. Я принял это, как данность. Без вариантов. Но ты же ведь знаешь, я — трус? Я сразу подумал о боли и страхе, которые мне предстоит испытать. Вот только жить без тебя будет намного больнее…».

Ты обернулась, смеясь, когда я встал на колени и начал тебя умолять.

— Шумилов, я что похожа на сумасшедшую? — возмутилась, когда я сжимал твои плечи.

Я посмотрел на тебя сверху вниз. Натянул капюшон на твою бестолковую голову. Мне хотелось убить тебя! И в то же время хотелось любить до потери сознания.