Всего лишь измена (СИ) - Соль Мари

— Деловой этикет? — шепчет Света.

— Нет, не только, — я думаю, как обозвать то, что я ощущаю, — Скорее, ответственность. Ты мне как дочь. И не только по возрасту.

Света обиженно шмыгает носом.

— Найди себе парня-ровесника. И прекрати изводить свой хорошенький мозг.

Её щёки краснеют. Пожалуй, достаточно умных речей.

— Вы подаёте надежды, Светлана, — перехожу я на «вы», дабы снова создать между нами границу, — И я не хочу, чтобы это негативным образом отразилось на вашей учёбе.

Моисеева быстро кивает:

— Уверяю вас, Константин Борисович, это не скажется.

— Вот и отлично! — ободряюще я улыбаюсь, ловлю её влажный, обиженный взгляд. Моя ладонь до сих пор у неё на плече. И я нервно одёргиваю руку, теряюсь, сую ей обратно бумаги, — Отличный доклад! Уверен, вы выступите с ним достойно.

Она смотрит с надеждой:

— Вы будете там?

Пожимаю плечами:

— Не знаю. Если получится, я непременно приду, чтобы вас поддержать.

Света, вытерев щёки, кивает:

— Спасибо! Простите… меня.

— Что ты, Света? — опять опускаюсь до фамильярности, захваченный этим стыдом, — Юность на то и нужна, чтобы влюбляться не в тех.

Сам улыбаюсь своей искромётнейшей фразе. Так и есть! Это свойственно девушкам. На ком их глаза распахнулись, в того и влюбилась. Да так, что трава не расти! Как было у Витки… Надеюсь, у Светы не так?

Она собирает бумаги, опять прижимает к груди. И вроде не скажешь, что что-то не ладно. Если не влага в глазах, что уже почти высохли.

— Спасибо вам, Константин Борисович! Вы замечательный педагог.

Я, обрадованный таким поворотом, киваю:

— И вам спасибо, Светлана. Вы очень способная студентка! И я уверен, у вас ещё всё впереди.

Когда Света уходит, я долго стою неподвижно. Смотрю на закрытую дверь. Будто сейчас в эту дверь войдёт кто-то и скажет: «А я всё видел!». Но никто не заходит. Мандраж постепенно проходит. Я делаю вдох. Вот так-так… Проскочил! А ведь мог бы и вляпаться? Не зря Моложаев меня убеждал, что главное — это дистанция.

Чай остыл. Я выливаю его в умывальник. И плещу себе свежего. Бутерброд, оказавшись во рту, вынуждает забыть обо всём. Закрываю глаза, наслаждаюсь обедом. Осталось всего пять минут. И нагрянут студенты.

«Душка», — вспоминаю я голос Светланы. Да, уж! Тут не поспоришь. Я — душка. Вот уж точно, чего не отнять.

Глава 37

Два дня слежки за Витой не принесли результатов. Никаких подозрительных телодвижений не зафиксировал мой личный «радар». Она, как обычно, сидела в кафе допоздна. Иногда говорила по телефону с кем-то, один раз даже вышла на улицу. Но читать по губам я, увы, не умею! Так что был вынужден только гадать, с кем она говорит и о чём.

Следить за ней долго не мог. Так, приезжал иногда. И сверялся. Увидев, что Витка в кафе, успокаивался. И, словив свой внутренний Дзен, возвращался назад, на работу. Или ехал домой, выполнять обязанности по кормёжке Антона и выгулу Капустина. Второй учудил!

Недавно у нас наконец-то покрасили лавки. В такой примитивный зелёный, каким красят стены в больницах и тюрьмах. Хотя, насчёт тюрем не в курсе! Слава Богу, там не был. Нет, я без обид! Всё же лучше, чем то, что до этого было. Когда, сев на скамью, получаешь занозу.

И надпись «окрашено» отгоняла детей. Но не птиц! Те дружно топтались по крашеной лавке, оставляя на ней отпечатки своих растопыренных лап.

Капустин у нас дружелюбный. По отношению к прочим живым существам. Соседских собак он приветствует пёсьей улыбкой и взмахом хвоста. А в голубиную стаю врывается с лаем, если его отпустить с поводка. В тот день я решил не цеплять поводок. Дать Капустину чуть порезвиться в кустах. Покопать, пока соседки Эльвиры Степановны нет.

Он справил нужду, а затем, привлекаемый запахом краски, поставил передние лапы на лавку. И взобрался бы весь! Если бы я не увидел и не отогнал. За что мой рыжий пёс наступил мне на ногу. Оставив на кедах зелёную кляксу.

— Капустяныч, ты гад! — простонал. От досады едва сам не присел на кричащую надпись «окрашено».

Дома пришлось оттирать растворителем лапы Капустину. А мои кеды решено было оставить, как есть. Витка сказала, что растворителем только испорчу! А они почти новые. Очень удобные. Как говорится, и в пир, и в мир. Так что Капустин оставил свой след. Пометил хозяина.

Сегодня Виталя поехала к маме, в ТЦ. Наверное, будет с провизией. И точно! Выходит с пакетом, а в нём мандарины. Я на машине, сижу позади, в самом дальнем ряду. Точнее, стою, чуть присев. Чтобы видеть машину Витали, но оставаться невидимым ей. По дороге от главных дверей до стоянки, пакет с треском рвётся, и все мандарины летят на асфальт.

Я порываюсь пойти и собрать. Но если Виталя увидит… То сразу поймёт, это «жжж» неспроста! ТЦ её мамы стоит в стороне от «торговых путей», где мы часто бываем на пару. Да и я в одиночестве редко хожу в магазин.

Какой-то мужик подбегает, присев, начинает ловить мандарины. Виталя ему улыбается. Теперь мне не видно обоих из-за стоящих передо мною машин. Я тяну шею, чтобы понять, чем они там занимаются? Собирают еду по асфальту! Ну чем же ещё? Но мои ладони непроизвольно сжимаются, зубы скрежещут. Каким, однако, ревнивым я стал! Сам себе удивляюсь. Охота пойти туда, топнуть ногой и прогнать недотёпу. Ишь, чё удумал? Помощничек, блин!

Но я продолжаю стоять, сцепив зубы, дыша тяжело. Пока наконец-то не вижу Виталю. Стоит в полный рост. И так ослепительно лыбится этому чудику. Какой-то лошарик, в очках!

«Ну, иди, уже иди», — мысленно я подгоняю его. Наблюдаю, как Вита садится в машину. Она водит лучше меня. Стоит признать! И гораздо манёвреннее. Я не люблю торопиться, очкую. И чем рисковать, лучше выжду минуту-другую в шеренге машин.

Я смотрю на часы. По времени должен быть дома. Ну, скажу, задержали студенты! Такое бывает. Особенно ближе к концу учебного года. Так что домой мы приедем почти одновременно. Я — чуть попозже. Отправлюсь в объезд.

Но, проводив Виту пару кварталов, я вижу, она повернула совсем не туда. Едет в центр. Зачем? У неё там дела? Или… встреча? Дороги становятся у́же, и мне всё труднее остаться невидимым между машин. Так что слегка отстаю. И почти что теряю её легковушку из виду. Но уже понимаю, куда она едет. В тот дом! «Обойдя» его сбоку, паркуюсь в соседнем дворе. И пешком дохожу до искомого места.

Ну, точно! Машина Витали стоит припаркованной рядом с воротами. Она уже чешет «на цырлах» в подъезд. Я за ней не иду! Хотя очень охота пойти и спросить: «Что ты тут делаешь?». Причин может быть несколько. Квартиранты недавно простились, а новых пока не нашли. Так что Вита, возможно, желает прибраться. Но не в рабочий же день? И тем более, вечером!

Может быть, нужно забрать что-то важное? Что, например? Какой-то подарок от бывшего, припрятанный в дальнем шкафу. В любом случае то, что я видеть не должен! И мне ещё больше охота взбежать по ступеням и постучать в её дверь.

Было время, когда мы ругались ещё на заре, Вита всегда уходила сюда. Если в этот момент никто не жил здесь. А даже если и жил, всё равно уходила. Приезжала сюда и стояла вот так, как и я сейчас, глядя на окна квартир. И, наверное, думала не обо мне. О Никите!

При одной только мысли о нём, меня настигает предчувствие. Ведь она неспроста прикатила сюда? Неспроста…

И, как по сценарию, мимо ворот проезжает большой тёмный джип. Мне даже приходится сделать вид, что я читаю что-то на доске объявлений, отвернуться к дороге спиной. Джип паркуется так, не въезжая во двор. И водитель, оставив сидение, быстро выходит. Пассажирская дверь открывается, выпуская наружу… его. Богачёва Никиту! Я боковым зрением вижу, как, минуя калитку, он входит во двор. Как бросает охраннику что-то и тот пропускает.

Я смотрю ему в спину рассеянно. Я ещё не связал в уме ниточки. И оба конца продолжают лежать, очень близко друг к другу. Но вот он заходит в подъезд и узелок сам собой получается. Вита. И он. В той квартире. Одни.