Габор Васари - Monpti
Мы едим в «Жюльене». Я стараюсь быть равнодушным, когда переступаем порог ресторана. Никто не должен подозревать, насколько редко я посещаю такие заведения.
Приятное местечко. Хлеб здесь сервируется независимо от блюд, это значит, что здесь питаются тучи студентов, которые съедают его по два килограмма на душу. Килограмм до обеда и килограмм после. Понятно! У большинства из них прием пищи происходит лишь раз в день, поэтому насытиться можно только хлебом.
Каждая трапеза состоит из четырех перемен, это стандартный набор. Суп или закуски; мясо и овощи; сыр или выпечка. Кроме того, полагается четверть литра красного вина или пива, по желанию – лимонада; все это входит в фиксированную стоимость.
Французские кельнеры – чудеснейшие создания творца. Только в цирке увидишь такие представления. Они берут одновременно двадцать заказов и для этого всего лишь слегка опрашивают по очереди посетителей: «А вам, мсье?», «А барышне?», «А вам, мадам?» Заказанные блюда повторяются устно один раз, но не записываются. Все это делает единственный человек с озабоченно наморщенным лбом и каплями пота на висках, который затем через пять минут появляется в зале с вожделенными кушаньями. Первый номер – тренировка памяти – отработан, теперь очередь за испытанием на ловкость. Он приносит двадцать различных блюд одновременно: супы, овощи, мясные блюда и торты – и все это несет в левой руке; тарелки лежат на его предплечье. Правой рукой он раздает, и случаи, когда какое-нибудь блюдо по ошибке приземляется не перед тем, кто его заказал, крайне редки.
С двенадцати до двух часов дня кельнер переносит гору жратвы. И гости встают, дожевывая, чтобы уступить свои места следующим клиентам. Тот, кто не нашел места, просто выбирает кого-нибудь из заканчивающих трапезу, встает перед ним визави и ждет, когда тот встанет из-за стола. Некоторые театрально смотрят на часы и неодобрительно качают головами, если избранный ими кандидат на выход слишком медленно ест. Если кандидат – француз, то он тут же извиняется и начинает есть с такой скоростью, что глаза готовы вот-вот выскочить из орбит.
«Mais prenez votre temps. Je vous en prie. Нет, пожалуйста, не торопитесь, я вас прошу».
«Vous en faites pas, Monsieur. Не беспокойтесь об этом, мсье».
Затем они так долго извиняются друг перед другом, что новый клиент за это время тоже спокойно мог бы поесть.
После ресторана мы отправляемся в кинотеатр «Монж-палас». Показывают ужасный французский фильм. Маленького ребенка крадут цыгане. (Дальше этого они все еще не продвинулись!) Ребенок страдает, публика тоже, поэтому кто-то вдруг начинает свистеть:
– Assez! Довольно!
Я не понимаю этого. В целом французы производят самые плохие немые фильмы, и никто другой не страдает так от этих страшных фильмов, как сами французы.
Короче, ребенок сирота и страдает в фильме так ужасно, что просто душу выворачивает.
Неожиданно я слышу возле себя тихое хныканье. Я смотрю на Анн-Клер и чувствую смятение. Эта женщина втайне тоже страдает, лицо ее искажено, губы прикушены, слезы текут как горные ручьи в весеннее половодье.
– Ты спятила? Ты плачешь над этой штукой?
– Оставь меня, Monpti, оставь меня…
– Да как можно плакать от такой чепухи, чокнутая девочка?!
Позднее в фильме все неожиданным образом поворачивается в лучшую сторону. Цыган преследуют и настигают.
Взрыв аплодисментов в зале. Он относится не к фильму. Фильм остается большой дрянью, а зрители – исключительно нервные люди, они предпочитают скорую справедливость. Некоторые не могут сдержаться и рычат:
– Casse-lui la queule! Дай ему в морду!
Большое преимущество киносеансов в том, что можно курить и целоваться. Можно даже взять даму своего сердца на колени. В худшем случае сзади кто-нибудь крикнет:
«Ребята, или сдвиньтесь совсем головами, или немного разведите их в стороны. Так ничего не видно!»
Можно, конечно, и фильм смотреть.
В перерыве мы заходим в небольшое кафе напротив.
– Что тебе взять?
– Один «гран нуар»! – говорит она, просияв. Забавно, как многие здесь увлекаются черным кофе.
Даже в порцию кофе с кремом они кладут лишь одну чайную ложечку молока. Если хотят посветлее, кладут две ложки. Кто желает еще больше – рискует быть удостоенным презрительной реплики кельнера: «Значит, вы хотите одно молоко?!»
После кино я провожаю ее до авеню Гоблен, тут мы прощаемся.
– Дальше не ходи, нас могут увидеть.
– Servus, моя дорогая.
На рю Клод Бернар кто-то хватает меня за руку. Это Анн-Клер. Она догоняла меня и теперь не может отдышаться.
– Что такое?..
– Скажи… ты… в меня влюблен?
– Да… Я не понимаю…
– Тогда почему… ты не машешь мне… после… как мы попрощаемся?
– Я забыл.
– Я сейчас пойду, а ты мне будешь махать… а я даже не обернусь!
– Что?!
– Да, потому что многие люди видели, как я тебе махала, а ты вообще не обернулся. Какой-то незнакомец ответил мне. Я – француженка, меня нельзя унижать.
– А я венгр. Я пойду в клетку со львами, если ты бросишь в нее свою перчатку, под совсем маленьких львят, но я не буду махать в воздухе. Это ниже моего достоинства.
– Но ты любишь меня…
– Я только что говорил о львах… А ты – ноль внимания!
– Ну хорошо. Поцелуй меня в шею, и – servus!
Двадцать седьмая глава
Анн-Клер забыла у меня небольшую книжку, сегодня я обнаружил на столе «Les plus belles pensées. Le bonheur». «Мудрые мысли. Счастье».
Ей это тоже нужно. Если же обратиться к анализу, то не все складно в вещах, от которых это зависит.
В книге есть красиво сочиненные кабинетные премудрости. Ларошфуко, к примеру, говорит: «Né désirer que ce qu'on a. Удовольствуемся тем, что имеем».
«Поиски счастья – это единственная цель всех в этой жизни, ибо основой счастья является эгоизм». А что будет, если мы признаем вышеозначенное определение как единственный путь к достижению счастья? Прекраснейшие вещи в жизни кормятся от грязных корней. Унавоженная земля урожайна.
Мысль Рене Майзеро остроумна: «Heureux ceux qui n'ont jamais été heureux. Счастливы те, кто никогда не был счастлив».
Совет, указывающий мне путь, у этого мыслителя я тоже не найду. Он прав. Только неумные люди способны верить, что мы можем помочь друг другу словами. Слова, как бы ни влияли благотворно, имеют ту же ценность, что и морфий для больного раком. Они уменьшают на некоторое время страдания, но не лечат. Зато Рене Майзеро – остроумная голова, что, однако, не означает, что он забавен. Его фраза напоминает Библию, а это великое дело. «Счастливы те, кто еще никогда не был счастлив».
Шарлес говорит: «Il n'y a de bonheur parfait qu'avec un mauvais coeur et un bon estomac. Без здорового желудка и жестокого сердца нет полного счастья на земле».
