Мари Луизе Фишер - Поздняя любовь
— Итак: будьте осторожны!
Молодые за его спиной смеялись. Он резко повернулся лицом к ним.
— Что тут такого смешного?
Траудель хихикнула.
— Господин Мюллер так остроумен, он…
Миттермайер ее прервал:
— Он прирожденный развлекатель, стремящийся к уединению. Так я его себе и представлял.
Улыбка Траудель погасла.
— Но, дэдди[15], ведь невинная шутка…
— В этом молодом человеке нет ничего такого, что можно назвать невинным. — Он схватил ее под руку. — Пошли! — На входе в ювелирный торговый дом он еще раз обернулся. — Подумайте о том, что я вам сказал, Доната.
Озадаченные Доната и Тобиас остались в вестибюле. Она первая оправилась настолько, что могла говорить.
— Так пойдем пить пиво?
— У меня всякая охота отпала.
— У меня тоже. Значит, едем домой.
При подходе к подземному гаражу им пришлось выдержать сильный порыв ветра.
— Что имеет против меня этот гад? — спросил слегка растерянный Тобиас.
— Мне показалось, что ты слишком откровенно флиртовал с его подружкой. Может, в этом дело?
— Я вовсе не флиртовал с ней, честно тебе говорю. Я лишь попытался чуточку ее развлечь.
— Я же верю тебе, любимый. Действительно, он уже заранее был против тебя предубежден.
— Но почему же?
— Подумай сам!
За разговором они пересекли улицу и подошли к пассажам на площади Макс-Йозеф-Платц, откуда начинался спуск в гараж. Здесь, внутри прохода, было уютнее. Лавки с элегантными товарами на витринах сдерживали порывы ледяного ветра. Люди либо торопились, либо фланировали по проходу, останавливались перед витринами, разглядывая их, либо заходили в лавки. В одном из углов сидел оборванный нищий со шляпой на коленях.
— У тебя есть марка? — спросила Доната.
— Зачем? Он определенно получает пенсию от органов социального обеспечения.
— Да. Конечно. И все же… — Доната остановилась.
— А деньги он все равно пропьет.
— Пусть! Пока и у нас хватает на выпивку.
Тобиас бросил в шляпу монету, которая упала туда со звоном.
Доната потянула его прочь.
— Мне тоже неприятны такие обитатели ночлежек. Ведь у нас, по существу, нет людей, которым только и осталось, что побираться. Но с другой стороны, они все же вызывают у меня угрызения совести. Потому что сами мы так хорошо обеспечены.
— О чем говорил с тобой Миттермайер?
— А, чепуха.
Теперь остановился уже Тобиас.
— Неужели ты не можешь ответить мне нормально? — резко спросил он.
Зеленые глаза Донаты сверкнули.
— Будь добр переменить тон!
Тобиас с явным усилием заговорил тише.
— Этот человек меня оскорбил, а ты, вместо того чтобы меня защитить, просто проглатываешь его хамство. Ты стояла перед ним как школьница и, вместо того чтобы дать ему энергичный отпор, слушала, как он меня поносит, — и не говори, что он этого не делал!
— Миттермайер играет главные роли в строительном деле. Я, правда, еще ни разу не получала от него заказов и, наверное, не получу, но все равно он — важная персона.
— Но это ведь не дает ему права чернить меня.
— Он этого и не делал, любимый.
— А что же он делал?
Она снова двинулась по проходу.
— Он предупреждал меня от таких шагов, которые могут привести к краху фирмы.
Он снова заговорил громче:
— То есть предупреждал, что причиной краха могу стать я, так?
— Тобиас, — ответила она, — я ради тебя испортила отношения с Артуром Штольце. Это совершенно определенно не было твоей виной. Но это произошло. Теперь я не могу ради тебя цапаться еще и с Миттермайером. Наверняка не только ему, но и многим другим ты — или, скажем, наша связь — как бельмо на глазу.
— И что же имеют против меня эти старые хрычи?
— Они именно таковы — старые хрычи. А в тебе они видят молодца, вполне способного увести у них из-под носа пару-другую хорошеньких кошечек-фифочек, на которых им приходится тратить кучу денег, чтобы держать их у себя под крылом. Кроме того, ты посмел очаровать такую зрелую женщину, как я. Они подозревают, что ты грабастаешь монеты за то самое, за что они вынуждены платить.
— Но я же так вовсе не поступаю.
— Да, только им-то это неизвестно.
Они приблизились к отделанному кафелем коридору, ведущему в подвальное помещение, и спустились вниз.
— Ты поставила меня в невыносимое положение, — пожаловался он.
— Я — тебя? — Она невольно рассмеялась.
— Люди подумают, что ты меня содержишь.
— Не подумают, если ты будешь стараться на работе, не станешь ездить на шикарной машине и жить в роскошной квартире на верхнем этаже с выходом на плоскую крышу.
— Ты не понимаешь меня, Доната.
— Понимаю, и очень даже хорошо. Мы оба сидим в одной клетке. Но так ли уж важно, что именно думают о нас другие, раз мы вместе счастливы?
— Мы в состоянии одним махом избавить наши отношения от всяких пересудов. — Они за это время спустились по ступенькам, миновали длинный коридор и подошли к кассовому помещению. — Давай поженимся, Доната!
Она, подняв голову, посмотрела на него. Он стоял перед ней сильный, высокий и молодой, с совсем неуместным для такой наружности выражением беспокойства и решимости на гладком, еще не тронутом возрастом лице. Она опять не смогла удержаться от смеха.
— Что же тут смешного? — обиженно спросил он.
— О, прошу, прошу тебя, не принимай это на свой счет! — Она положила ладони на его предплечья. — Просто мне пришло в голову, что ты уже в третий раз повторяешь свое брачное предложение, но еще ни разу не делал этого в столь прозаической обстановке — перед денежным автоматом кассового помещения подземного гаража. Ну, посмейся же со мной вместе! Ведь есть же у тебя чувство юмора!
Он оставался совершенно серьезным.
— Пусть у меня нет таланта делать тебе предложение в нужный момент и в подходящей обстановке. Мне еще решительно недостает опыта. Но это ведь ничего не меняет в том факте, что я прав. Для нашей женитьбы никаких противопоказаний нет.
— Есть, Тобиас, их по меньшей мере с десяток. Прошу тебя, не заставляй меня их перечислять, ты их знаешь сам.
— Доната, я…
Она оттолкнула его в сторону и сунула в автомат жетон парковки и монету. Автомат застучал, а она снова повернулась к нему.
— Не торопи меня, Тобиас, я хочу подумать. — Она взяла выскочившие из автомата квитанцию и монеты сдачи и ухватила Тобиаса под руку. — У нас ведь есть время, Тобиас. Уж если у нас вообще что-то есть, так это время, много времени.
Но уже в те минуты, когда она тащила его к машине, внутренний голос спросил ее: «А права ли ты? Остается ли у тебя время, Доната? Разве такая любовь, как у тебя, может быть долгой?»
