Глафира Душа - В ожидании Романа
–?Вот и все! – повторила Даша безнадежно. – Хотите я вам любимое папино стихотворение прочитаю?
И, не дожидаясь ответа, не видя недоуменных глаз детей, с завыванием, с зарождающейся истерической нотой, начала:
Я был в России, грачи кричали.
Весна дышала в твое лицо.
Зачем так много в тебе печали?
Нас обвенчали. Храни кольцо.
Но сорвалась на полуслове, зарыдала, заголосила: «Степочка, дорогой мой! Неужели я тебя никогда больше не увижу?»
Ребята вызвали «скорую». Даше сделали укол, посоветовали приобрести успокоительные препараты... Сыновья договорились спать по очереди. Один спит, другой дежурит около матери и одновременно дозванивается до «горячей линии». К утру все стало ясно. Но сказать страшную новость матери не решался ни тот, ни другой. Страдали каждый внутри себя. Плакали в ванной, но молчали...
Утром Даша увидела написанный на бумажке номер телефона, дозвонилась сама, все узнала... Заплакать не смогла: укол сделал ее вялой и безразличной. Сказала только:
–?Неудачно жил, неправильно любил, нелепо умер! А мне-то за что все это? Я-то в чем провинилась?
Пацаны расплакались, не в силах сдерживать себя больше, а Даша сидела с гудящей трубкой в руке, раскачивалась из стороны в сторону и без конца повторяла одно и то же: «Мне-то за что? Я-то в чем виновата?»
РАССКАЗЫ
КОРОТКАЯ ЛИНИЯ
У меня в молодости подруга была, Жанка. Мы с ней вместе восемь классов окончили, в один техникум поступили. У нас городок небольшой, до областного центра на электричке минут сорок ехать. Развлечений никаких, с учебными заведениями тоже не густо. Вот и выбирали из двух имеющихся техникумов – либо электромеханический, либо химико-технологический. Мы с ней решили в электромеханики податься. А что еще оставалось? Десять классов неизвестно как закончим, поступим ли в институт. А вузы только в областном центре. На электричке не наездишься каждый день. В общежитии жить, наверное, было бы интересно, но его не предоставляли тем, кто из области, только иногородним. Так что техникум, да еще и около дома – это было то, что надо.
Молодость наша пришлась на семидесятые годы прошлого века. Самыми «крутыми» считались те, кто имел транзистор или проигрыватель. И соответственно пластинки. У меня пластинок было много. Я их собирала, привозила отовсюду, где бывала. А бывала я, несмотря на свои молодые годы, много где. У меня и в Москве и в Ленинграде сестры двоюродные жили. Да еще в Прибалтике тетка обитала. Поэтому я каталась несколько раз в год – на каникулы, на праздники – то в один город, то в другой, то в третий. И обязательно привозила музыкальные новинки. Из распахнутых все лето окон нашего дома звучали хиты тех лет: «Королева красоты», «Льет ли теплый дождь», «Эти глаза напротив».
Почти всегда собирались у меня: я, Жанка, еще две-три девчонки из класса. Слушали музыку, читали стихи Евтушенко, в сотый раз перебирали фотографии артистов. В то время было очень популярным: черно-белое фото с именем внизу, а на обратной стороне – перечень фильмов с указанием года выхода на экран.
Еще у всех девчонок были «песенники». Это такая толстая тетрадь с текстами песен, с картинками из журналов, с пожеланиями подруг. У меня, кстати, до сих пор где-то на антресолях хранится такой «песенник» в золотистой обложке, распухший от исписанных страниц, с замусоленными краями и пожелтевшими фотографиями одноклассниц.
Вот и Жанкина фотка, где она с короткой стрижкой, смеется, сверкает зубами и щурит глаза в длинных ресницах. А под фотографией пожелание
«Моей любимой подруге Верке» (это мне, значит):
Вера – роза, Вера – мак,
Вера – одуванчик.
Вера, я тебя люблю,
Жаль, что я не мальчик.
И еще одно, написанное поперек листа и буквально усыпанное разноцветными розами и сердцами:
Сколько в море-океане
Есть на дне песку,
Столько счастья я желаю
На твоем веку.
У Жанки тоже был альбом, и я тоже ей что-то писала, конечно. Сейчас уже и не вспомнить. Наверное, нечто вроде такого послания:
Пусть жизнь твоя течет рекою
Среди скалистых берегов,
И пусть тебя сопровождают
Надежда, вера и любовь.
Как-то в очередной раз я приехала из поездки... по-моему, из Питера... да, скорее всего, оттуда... И привезла конспект статьи про хиромантию. Мне сестра моя ленинградская дала почитать. Называлась статья то ли «Погадаем по руке», то ли «Рука глазами хироманта». Дело не в названии. Дело в том, что в те времена подобного рода литература была не просто редкостью, она была практически недоступна. Никаких сонников, никаких трактатов о гаданиях, о прочих вещах, интересующих умы молодых девушек, не издавалось. И вдруг – исследование о линиях на руке в каком-то довольно-таки интеллигентном журнале – то ли «Знание – сила», то ли «Наука и религия».
Конечно, сестра не отдала мне оригинал, а позволила лишь законспектировать его. Я, целыми днями бродившая по городу и музеям, вечерами садилась за работу и старательно переписывала слово в слово интересующую меня информацию все в тот же «песенник».
Там еще и рисунки были. Я обводила свою ладонь, прорисовывала на ней линии и подписывала их, то и дело сверяясь с первоисточником – линия жизни, линия сердца, линия ума. Оказалось, кроме этих, основных, есть на руке еще линии и судьбы, и здоровья, и брака.
Так что пусть вкратце, но о каждой из них мною была получена информация. И не просто получена, а переписана и привезена домой, чтобы тут же стать достоянием всех моих подруг.
Да, забыла сказать (хотя мне в этом и неприятно сознаваться), что я немного завидовала Жанке. Она и внешне была симпатичная – смуглая матовая кожа, сочные губы, яркий румянец, по-мальчишески стриженная голова и чуть робкая, но очень милая улыбка.
Однако главное не это. Главное то, что за Жанкой ухаживал Валера – парень с соседней улицы. Он учился в химико-технологическом техникуме на последнем курсе, был соответственно постарше нас и казался мне воплощением девичьей мечты. К Жанке он относился скорее уважительно, чем влюбленно. Но именно в его серьезности и почтительности чувствовалась глубина. Он обнимал ее за плечи, провожая домой, и, когда я видела их двоих, идущих рядом, доверительно касающихся телами друг друга, тихо разговаривающих, мне казалось, что я мечтаю только об одном: вот так же идти с кем-то вечерней порой, ощущать надежность мужской силы, свою привлекательность и то щемящее чувство первой влюбленности, к которому мы все так стремились.
Меня мучила эта дурацкая зависть. Жанна была моей лучшей подругой, и любила я ее по-настоящему... Но у нее был мальчик, а у меня – нет. И мне бы особенно не любопытствовать, не интересоваться подробностями их отношений, чтобы не бередить душу, не дразнить себя... Так нет, я все выспрашивала: а целовались ли они, если целовались, то как долго и сколько раз, и как они друг другу говорят про любовь, и нравится ли ей обнимать его, и что она чувствует, когда он обнимает ее... Жанка без стеснения, просто и не ломаясь, отвечала на все мои вопросы, а у меня сбивалось дыхание и сладко ныло в низу живота...
