Вера Колочкова - Под парусом надежды
В палату к Стасу пришлось проходить тайными партизанскими тропами. В гардеробе не оказалось лишнего халата, и автомат по выдаче тапочек-бахил сломался как раз на ней. А в дверях такая нянька стоит – будто только и ждет, на кого бы свою малозарплатную досаду вывалить. Вон, смотрит как из-под белой шапочки! Уже наметила, видно, в ее замученном образе себе жертву… И время, как назло, поджимало – допуск посетителей к больным, судя по строгому объявлению на дверях, ограничивался ровно семью часами. Можно было бы, конечно, и с боями прорваться, но сил на такие бои у нее не осталось. Кончился лимит сил на сегодня. Поэтому и пришлось ползти неизведанными партизанскими тропами, то есть через окно…
Открытое это окно она заприметила тогда еще, когда вокруг больницы бегала в поисках входной двери, той самой, которая для посетителей предназначена. Заглянула туда осторожно – никого… И комната была какая-то странная – на облезлой кушетке бумаги горой навалены, в углу стол допотопный со штативами с пустыми пробирками, у двери – металлическая рогатина вешалки… А на вешалке – халат! Беленький, отглаженный, чистенький. Легко перемахнув через подоконник, Кира воровато сдернула его с вешалки, быстро продела руки в рукава. «Медсестра Голубкина Мария Сергеевна» – аккуратной синенькой вышивкой мелькнуло имя его законной владелицы на нагрудном кармашке. Что ж, пусть простит ее Голубкина Мария Сергеевна – она ж ненадолго ее имущество экспроприировала… Она потом вернет! Обязательно вернет! Только вот незадача – могла бы ты росточком-то и повыше быть, дорогая моя Мария Сергеевна… Уж больно короток мне твой халатик – совсем уж как не пришей кобыле хвост смотрится…
Выглянув в коридор и никого, к счастью, там не обнаружив, Кира деловито пошагала, сама не зная куда, сложив на груди ладошку. Чтоб и сердце, зачастившее от волнения, успокоить, и вышивку синенькую прикрыть. А вот и бахилы голубые в урне мелькнули – достанем, наденем! Мы не гордые! Вот и лестница наверх, духом табачным с нее несет…
На лестнице и впрямь курили – молоденькие медсестрички собрались в кружок, хихикали о чем-то о своем, о девичьем. Видимо, это черный ход какой-то… А повыше – дверь широкая, двустворчатая. Наверное, ей туда и надо, в эту дверь. По-прежнему прикрывая ладонью надпись на кармашке, Кира прошмыгнула мимо, приветливо, но скромно девчонкам улыбнувшись. Вроде того – я своя, здешняя, вы меня не узнали просто. Легко распахнув эту самую дверь, она тут же к ним обернулась, спросила деловитой скороговоркой:
– Ой, девчонки, а вы не знаете, где сейчас больной… Никитин, кажется? Ну, которого утром на «скорой» привезли? У него еще ранение в живот…
– Ой, да какое там ранение! – презрительно вытянула крашеные губки одна из медсестричек. – Название одно, а не ранение… Его даже оперировать не понадобилось! Зашили, и все. Там у него нож скользнул как-то неправильно… Хотя измолотили его порядочно – Вер Иванна говорила, у него почка отбита, что ли… И рука сломана… А в общем ничего такого уж серьезного…
– А… где он сейчас? В какой палате?
– Так это не здесь… Это в третью терапию надо. А ты что, из лаборатории, что ли? Новенькая?
– Ага. Я новенькая. Еще не знаю ничего. А в третью терапию – это куда?
– Сейчас пройдешь до конца по коридору, потом вверх по лестнице, потом снова по коридору направо. Он, по-моему, в триста шестнадцатой лежит…
«Ишь, ничего серьезного! – сердито подумала Кира, вышагивая по желто-коричневому больничному линолеуму. – Почку отбили – и ничего серьезного! Тебе бы такое «ничего серьезного»! Небось забыла бы сразу, с какого конца сигаретку прикуривают! Тоже мне распорядилась чужим здоровьем, курилка малолетняя…»
Стаса она увидела сразу, как вошла в палату. Стянутое бинтами лицо, рука в гипсе, штатив капельницы над головой. В другой руке – игла в локтевом сгибе, прижатая пластырем – две полоски маленьким крестиком. Рядом, на низком стульчике, Ирина Васильевна. Глаза сухие, тревожные, горячие. Подняла их на Киру, плеснула немым вопросом: что?
– Все хорошо, Ирина Васильевна! – бросилась к ней Кира, обняла за щуплые плечики. – Все хорошо, не волнуйтесь! Егорушка у меня… Он у папы моего сейчас… С ним все в порядке, не волнуйтесь! Я ушла, он спал…
– Кира, спасибо тебе… – прошелестел из-под бинтов голос Стаса, и она вздрогнула вмиг от этого голоса, и снова давешний колкий ручеек побежал по позвоночнику, и пришлось поежиться слегка – ну не вовремя же! – и сглотнуть от волнения, и улыбнуться дрожащими губами…
– Да ладно, чего там! – махнула она рукой легкомысленно. – Я потом тебе все расскажу, ладно? Когда поправишься…
– Кира, а… их поймали, этих подонков? Ты не знаешь? А вдруг они за Егорушкой вернутся? – тихо прошептала ей в ухо Ирина Васильевна и осторожно скосила глаза в сторону сына.
– Сейчас узнаем… Дайте мне ваш телефон, я позвоню!
Мобильник Ирины Васильевны долго и нудно изводился на длинные гудки. Не брал Степан Григорьев трубку. Кира упорно ждала – в прошлый раз он так же долго ее не брал… Потом, услышав в трубке знакомый голос, протянула от неожиданности:
– А-а-а… Саня, ты, что ли? А… Я и не тебе вовсе звоню… А ты как там…
– Ну, ты и тупая, Кирка! Даром что отличница! За что тебе только диплом красный дали! Я как приехал сегодня, мне братан все уши про тебя прожужжал… Ты, кстати, куда делась-то? Он звонил тебе, звонил…
– Да у меня батарея в телефоне села, Сань! Ты прости – ничего не соображаю! Я и забыла уже, что ты ему брат… А где он, Саня?
– Да тут, по хозяйству… Я ж тебе говорил – мы дом строим! Ну вот… Да ты не волнуйся, Кирка! Поймали твоих бандюганов, уже в кутузке сидят. Так что можешь спать спокойно, никто твой покой не порушит!
– Погоди, Сань… А с ними же там женщина еще была! Ее что, тоже взяли?
– Нет. Женщину не взяли. Она улетела.
– Точно улетела?
– Ну да… Степка сказал – точно… Еще и скандал там закатила, и анафемой всех успела покрыть… Кирка, а они к тебе с какого боку относятся, эти люди, я не понял? Чего ты в это дело так въехала? Тут что-то личное, да?
– Точно, Саня. Ты угадал.
– Любовь-морковь?
– Ну все, Сань… Не любопытничай, ладно? Все, пока! Спасибо за хорошие новости…
Он еще что-то пытался проговорить ей в трубку – торопливое и насмешливое, и пришлось быстро и невежливо отключиться. В самом деле, не обсуждать же с Саней по телефону эту свою… морковь! Ничего. Он не обидится. Он парень простой, к вежливым городским реверансам привыкнуть не успел. Протянув мобильник Ирине Васильевне, она улыбнулась, проговорила устало:
– Ну вот и все… Слышали? Улетела Татьяна. Выходит, мы эту войну выиграли…
