Елена Вернер - Черный клевер
– Садись, – говорит мне мама. Я стою, все еще не понимаю, что с ней не так. – Садись-садись. На, ешь.
И переставляет мисочку на журнальный столик. Я покорно сел в кресло и принялся щелкать семечки. Мокрую лузгу прятал в кулак. Несколько минут мы молчали, помню, что даже успел немного увлечься телеигрой, когда мама поймала меня за руку.
– Куда? Зачем держишь? Ну-ка…
И насильно разжала мои пальцы. Шелуха полетела на круглый половичок, его еще бабуля из старых тряпочек связала. И так мне обидно за него стало… Я подскочил, говорю:
– Да понял я, понял! Нельзя было по-человечески сказать, обязательно сцену устраивать?
А мама мне:
– Поймешь ты, когда все это подметешь. Не раньше.
Вынесла из кладовки веник с совком, вручила их мне и отправилась на кухню тереть морковку. А я принялся подметать комнату, пришептывая проклятия. Меня тогда это просто взбесило. А сейчас – видишь, до сих пор тот случай помню – и думаю, что мама была права. Один раз показать или сделать – гораздо действеннее, чем талдычить сотню раз. Скажем так, нагляднее, доходит быстрее и держится в башке дольше.
– Поймешь ты, когда все подметешь, не раньше, – задумчиво повторила Лора. – Да, твоя мама мудрая женщина.
– О, у нее множество добродетелей, – хмыкнул Сева. – Надо будет как-нибудь вас познакомить. И кстати, она превосходно готовит! Например, запекает курицу и позволяет мне потом съесть все хрящики. Обожаю хрящики. Они хрустят. А ты наверняка не блещешь кулинарными талантами, да?
Несмотря на шпильку в ее адрес, Астанина разулыбалась. Когда-то давно, когда Лора еще верила в любовь и в то, что все будет хорошо, она посмотрела французский фильм, совершенно очаровательный, как все французское. Но запомнила она его не поэтому, а потому, что один из второстепенных героев в том фильме обожал гузку от запеченной курицы. Когда Лора увидела это, она засмеялась в темноте кинозала, невпопад, но ничуть не смутившись. Потому что и у нее была тайна – она обожала отварную куриную шею. Ее постоянная клиентка Алиса, та самая возлюбленная диджея и к тому же вегетарианка, наверняка ужаснулась бы… Но Алиса пребывала в неведении, где-то между районами нуворишей и Старым городом, а Лора продолжала обожать отварную куриную шею. Сварив курицу на бульон, она непременно начинала разбирать тушку на кости и мясо. И вот тогда наступал момент празднества. Обсосать все позвоночки, все хрящики, один за другим, хватаясь за длинные волокна мяса зубами – первобытное удовольствие, в котором нет ничего гуманного. И уж тем более ничего привлекательного. Лора прекрасно это осознавала и держала свою гастрономическую тайну при себе. А тут вдруг этот невыносимый человек так просто признается, что любит хрустеть хрящиками. Он еще бы похвастался тем, что рыбью голову досуха объедает и глаза выковыривает!
…Сева подбросил Астанину до ее припаркованной машины, но домой не уехал, и Лора на дороге следила по зеркалам, как он на мотоцикле крутится возле, то обгоняя, то, наоборот, чуть отставая от ее «Рено». Это напомнило его преследование через пару дней после их знакомства. Все так переменилось с тех пор, с волнением подумала Лора. Но дальше не смогла сформулировать, в чем именно произошла перемена. Она по-прежнему водит такси, по-прежнему не виделась с Алешей, по-прежнему одна. Но это пресловутое «все» стало совсем иным.
И у подъезда, выйдя из машины, она озвучила эти мысли Севе.
Корнеев нахмурился, и по его лицу пробежала тень. Огорчение или разочарование. Может быть, досада. В следующий миг он покосился на нее насмешливо:
– По крайней мере, ты стала откровенней. Прогресс, подруга.
Да, за последние два часа он дважды назвал ее другом, подругой. Лора не хотела размышлять, почему вообще заметила это.
– Передавай привет своей милой соседке. Как ее любовные дела, кстати?
Лора пожала плечами. Она совершенно не интересовалась, что творится в жизни Кати, влюбленной в своего завотделением. А ведь они, кажется, все-таки съездили на ту конференцию…
– Я совсем забыла… спросить об этом, – выдавила Лора, разом почувствовав себя виноватой.
Сева потер подбородок:
– Нет, ты еще не готова.
– К чему?
– К обычной жизни. К любви. Живешь как на выжженной территории. И вроде кидаешься со всех ног кому-то помочь, а на самом деле у тебя не хватает на это сил. На саму себя сил не хватает, что уж тут о других говорить. Наверное, каждый раз, когда попутчик расплачивается и выходит, ты вздыхаешь с облегчением, что все это кончено, и тебе больше не надо участвовать в его судьбе, и даже выслушивать откровения о ней. Да?
Лора нервно передернула плечами. Ее задело.
А Сева, видя, какое впечатление производят его слова, не умолкал:
– Пока гром не грянет, ты все будешь трусить. Молчать, сомневаться, взвешивать. Не признаваться самой себе… Я бы стал твоим локомотивом, но ты ведь и меня боишься как черт ладана!
– Не боюсь я тебя, с чего ты взял! – огрызнулась Астанина.
Сева оценивающе оглядел ее, желая что-то сказать, но потом только рукой махнул. Он был очень расстроен, а Лора не могла взять в толк – чем именно.
– Ты как спящая красавица. Я так понимаю, единственный способ тебя растормошить – это познакомить тебя с Алешей. Вы так давно не виделись, что надо знакомиться заново.
– Опять двадцать пять, – рассердилась Лора. Рассказы об Алеше она выслушивала с восторгом, но по-прежнему не хотела, чтобы Сева лез к ее сыну. Она и здесь чего-то опасалась.
Привыкший к этому, Сева тут же пошел на попятную:
– Ладно, ладно, спокойней. Никого не трогаю. Расслабься.
И первый направился к ее подъезду. Лора засеменила следом. Впервые за это время она показалась себе меньше, чем Сева. Он был умнее, он был опытнее, он был старше. Он был сильнее.
– Мы разве… не прощаемся? – спросила Лора в прохладном сумраке подъезда, заметив, что Сева и не думает уходить. Вместо ответа Сева нажал кнопку вызова лифта, и дремлющий в лифтовой сетке василиск раскрыл объятия перед ними. Лора вся сжалась: Сева прекрасно знал, что она не пользуется лифтами. Но сейчас в глазах Севы горел не вызов, а – призыв.
Он первый вошел в кабину.
«Ты не готова к любви…» – вспомнилось ей. А ей хочется быть готовой. Ко всему. К жизни, к борьбе за сына. Сегодня тот поворотный день, когда надо либо решить идти вперед, либо опустить руки и уже никогда не поднимать. Лора проживала этот день особенно, пристально, он был осязаемый, оформленный, полноводный – может быть, оттого, что это день ее рождения? Если она хочет жить дальше, надо жить дальше. А не прятаться по углам. И если здесь и сейчас она решает бороться за сына и возможность быть, ей нужно победить свои страхи и свои воспоминания. Забыть она не сможет, но сможет пересилить, приструнить призраков. Так надо.
