Кто хочет процветать (СИ) - Веснина Тиана

Он упал на диван лицом вниз и думал, что вот дороже этого дивана ничего для него нет. Поймал себя на мысли, что целый день, работая в офисе, он время от времени представляет, как вернется домой, ляжет на диван и будет отдыхать…

— Нет! Нет! И нет! — вскочил Фролов с дивана и пнул его ногой. — Нет мне покоя! А, черт, черт! А вот пусть Терпугов докажет, чего не было! А мне плевать! Плевать! Завтра же уеду на дачу и буду писать. Завершу цикл и выставлю и Терпугова приглашу! — Сергей влетел на кухню, схватил сумку, открыл холодильник и принялся без разбора бросать в нее продукты. — Прямо с утра. Первой электричкой. Позвоню на работу и возьму отгулы. Я и так за всех семейных отдуваюсь, работая по выходным и праздникам. И — на природу, на дачу!

ГЛАВА 17

В черном свитере с высоким мягким воротником и черных брюках с широким кожаным поясом на бедрах Милена стреляла по мишеням. На голове у нее были наушники, рядом оптический прибор, в который она смотрела после выстрела и либо удовлетворенно кончиком языка проводила по верхней губе, либо, что случалось редко, отпускала словечко в свой адрес.

— С такими способностями, — заметил стоявший рядом с ней владелец тира, — вам бы, Милена, в сборной команде выступать. Потрясающая меткость, хладнокровие и уверенность в том, что посланная пуля настигнет цель.

— Давайте бегущую мишень! — сказала она.

Мишени забегали, точно загнанные люди.

— Всех перестреляла! — рассмеялся владелец.

Милена сняла наушники.

— Молодец! А что Олег, почему не приехал? — продолжал тот.

Милена нахмурилась, глянула на часы.

— Да дело у него сегодня одно. Но уже пора бы и приехать. Мы договаривались, что я его здесь дождусь.

— Тоже хорошо стреляет, но до вас не дотягивает. Нервозный очень. А оружие, оно хладнокровных уважает.

— Фух! — мотая головой так, что волосы разлетелись веером, с наслаждением выдохнула Пшеничная. — Всех гадов уложила. Теперь можно жить!

Она прошла в бар, села за столик и заказала стакан ананасового сока. Заиграл сотовый. Милена откинула крышку.

— Олег! Наконец-то! Куда ты пропал?! — выпалила она и замолчала, сраженная тем, что ей говорил брат.

Она поняла все, но поверить в это было трудно, потому что не хотелось верить. И Милена переспросила, не рассчитывая на другой ответ, но, видимо, чисто интуитивно, на уровне самозащиты, она хотела продлить то время, когда этого нового положения вещей еще не было.

Олег вновь вкратце повторил то, что только что сказал.

— Невероятно, — пробормотала Милена. Возникла пауза. Она ее прервала: — Надо немедленно встретиться и все обсудить. Приезжай в офис!

Закончив разговор, Пшеничная бросила телефон на стол. Задумавшись, потянула из пачки сигарету. Вытянула сразу три. В сердцах отбросила пачку. Владелец тира помог ей справиться с пачкой сигарет и поднес зажигалку. Милена мотнула головой в знак благодарности, сильно затянулась и выдохнула вместе с дымом:

— Невероятно!..

Владелец тира склонился к ней и спросил:

— Что-то случилось не очень приятное?

Милена усмехнулась, откинулась на спинку стула:

— Что-то постоянно случается, а уж будет оно приятное или нет, зависит только от нас.

Пшеничная встала и направилась к машине, не замечая никого и ничего. Шла оболочка красивой женщины, с полуулыбкой, с распущенными по плечам волосами, покачивая бедрами, а сущность уже считала, выстраивала схемы, проигрывала ходы.

Две машины с разных сторон Москвы мчались к офису издательства «Стас». В одной — уверенная в себе Милена, в другой — взвинченный, растерянный от невероятного поворота судьбы, переполненный сумбурными эмоциями Олег. Он ловил себя на том, что постоянно забывает, где находится. Глянет в окно и вздрогнет. «Где я? А! В машине!..» И опять… опять повторяется то, что только что было.

Вечером Олегу позвонил адвокат Милавиной и пригласил его прийти в свою контору на следующий день к одиннадцати часам утра на оглашение завещания. Олег сказал, что будет обязательно. Положил трубку и задумался.

— Да нет! Не может быть! — громко вслух возразил сам себе. — Цена всех обещаний известна. Ну, мелочевка какая-нибудь… приятная. — На этом он оборвал свои размышления и позвонил Милене, предупредив, что немного опоздает на их обычные еженедельные стрельбы в тире.

Утром он подъехал к солидному особняку. Его встретили и проводили на второй этаж. В холле перед кабинетом уже сидели двое — мужчина и женщина. Пшеничный догадался, что это родители Валентины. Ему стало неловко, надо было бы выразить соболезнование, но они не были знакомы. Почти следом за ним вошел высокий мужчина средних лет. Он поздоровался с родителями Валентины и подошел к Олегу.

— Господин Пшеничный, если не ошибаюсь?

— Да! — ответил с высокомерной ноткой в голосе Олег.

— Очень приятно. Разрешите представиться, подполковник милиции Терпугов Борис Григорьевич.

По лицу Олега пробежала тень досады: «Ну да, в этом деле не обойтись без милиции. Вот же!..»

— Взаимно, — ответил Пшеничный.

Секретарь адвоката пригласил всех пройти в кабинет.

Адвокат с каждым поздоровался за руку и предложил занять места за длинным столом, несомненно рассчитанным на большее количество родственников и близких.

— Согласно воле госпожи Милавиной, — безотлагательно начал он, — я пригласил на оглашение ее завещания только трех человек. А именно, родителей: Ильина Петра Михайловича и Ильину Светлану Борисовну, а также господина Пшеничного Олега Станиславовича. Опять же согласно воле госпожи Милавиной, завещание должно быть вскрыто на третий день после ее кончины. Однако в связи с предположением о насильственной смерти госпожи Милавиной на чтении завещания присутствует подполковник милиции господин Терпугов Борис Григорьевич.

Олег опустил голову, до боли ясно вспомнив Тину и осознав, что никогда уже ее ноги не обовьются вокруг его бедер, что никогда уже он не услышит ее жадного: «Еще!»

«Наверное, она завещает мне свой портрет, что висел в ее кабинете», — подумал Олег и тут услышал:

— …все движимое и недвижимое имущество я завещаю господину Пшеничному Олегу Станиславовичу.

Далее он точно потерял слух. Удивленно моргал глазами и смотрел то на не менее его удивленных родителей, то на адвоката, совершенно спокойно продолжавшего чтение завещания, то на подполковника Терпугова.

— …господин Пшеничный должен будет выплачивать моим родителям ежемесячный пенсион.

Глаза родителей и Олега встретились. Он, словно извиняясь, пожал плечами. Светлана Борисовна обиженно поджала губы. Петр Михайлович убрал со стола задрожавшие кисти рук.

— …погребение моего тела я отдаю на усмотрение господина Пшеничного Олега Станиславовича, — закончил чтение адвокат.

Олегу показалось, что все ждут от него какого-то заявления. Он вскочил.

— Я!.. — Его голос сорвался. — Я принимаю решение кремировать ее тело. — Он говорил быстро, отрывисто, стараясь высказаться до конца, чтобы не успеть поддаться чувствам. — Я не буду выставлять напоказ ее, точно куклу в коробке с цветами. Чтобы эти злопыхательные приятельницы судачили о ее посмертном гриме и цвете лица. Нечего устраивать смотрины! Мы знали и любили живую, яркую, солнечную Валентину, а не ту… что будет в коробке… — Олег заводился. Он хорошо помнил похороны матери и рептильный шепот приятельниц в черном флере и бриллиантовых колье. — Я устрою вечер памяти Валентины в ее бутике… и все!

Он оглядел присутствовавших, молча внимавших ему. Подошел к родителям, те поднялись.

— Правда, если вы хотите, то вы… можете…

Светлана Борисовна опустила глаза:

— Чего уж… там…

— Я пришлю за вами машину на вечер памяти, — сурово проговорил Олег. Но родители были уже в дверях. — Я пришлю! — повысил он голос.

Олег отталкивал от себя навязчивый, как ему казалось, витавший в кабинете образ Валентины, чтобы не впасть в истерику. Он думал только о делах, не важно каких. О делах издательства, о том, что в тире его ждет Милена. Но глаза Валентины с ласковым вопросом: «Ты доволен, мой любимый? Я все сделала так?!» — настойчиво ловили его взгляд.