Мариус Габриэль - Маска времени
Вот он – ее отец.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и Катарина подняла обе руки к груди, будто желая дать остановившемуся было сердцу новый импульс. Странная гримаса скорее боли, чем радости исказила черты лица ее отца, и он скрылся из виду, войдя в дом.
Она сразу же услышала раскаты его голоса, доносившиеся снизу, и звуки становились все отчетливее и отчетливее по мере того, как отец поднимался по лестнице.
– Нет. Я увижу ее сейчас. Перед обедом. По-английски она говорит хоть немного?
– Свободно, – заметила Эвелин. – Это потрясающе. По ее школьным документам, она изучала язык в обычной школе всего три года. Они написали, что девочка так же великолепно успевала по всем предметам. Насколько я могу судить, учителя считали ее очень способным ребенком. Может быть, даже и более того.
– Но ты же понимаешь, что по стандартам сельской школы великолепный или даже выдающийся ученик еще ничего не значит.
– Подожди судить, пока не увидишь ее сам, Дэвид. Она великолепна. В ней есть что-то от Боттичелли. Почему родственники так хотели избавиться от нее?
– Думаю, скоро мы обо всем узнаем.
– Бесспорно, с ней еще нужно поработать. Но какие возможности! Какие возможности, Дэвид! Я разговаривала с… – тут голоса перешли в какой-то неразборчивый ропот.
– Хорошо. Хорошо, – нетерпеливо согласился отец Катарины. Видно, он уже вплотную подошел к двери. – Это уже твоя епархия. И пожалуйста, не втягивай меня в свои дела.
Катарина услышала, как в дверь постучали. Она подпрыгнула от неожиданности. Дверь открылась прежде, чем Катарина успела подскочить к ней, и отец вошел, в комнату.
Он оказался очень высоким, выше, чем она себе представляла. Катарина отступила немного назад.
На его лице по-прежнему застыло выражение боли. Это создавало ощущение какой-то уязвимости. Катарина ожидала другого – авторитарности, высокомерия в сочетании с мужественностью, – все это, по ее мнению, должно было сразу же проявиться в отце. Но на лице вошедшего в комнату человека не было даже и следов ничего подобного. Катарина увидела нерешительного мужчину средних лет; его рот был искривлен гримасой боли.
Сколько раз она воображала эту встречу, и вот все произошло! Она чувствовала себя близкой к обмороку.
– Боже мой, – внезапно произнес Дэвид, осматривая Катарину с ног до головы. – По правде сказать, я ожидал совсем другого.
– Что же? – еле произнесла она.
– Ну, что-то более детское.
– Я не ребенок.
– Ты хочешь сказать, что ты просто не хочешь им быть. Ты так всегда одеваешься?
– Да.
Пальцы Дэвида стали непроизвольно сжиматься и разжиматься:
– Ты так похожа на свою мать. Когда я увидел тебя у окна… В общем, полная ее копия.
Он стал пристально изучать каждую черточку ее лица, словно пытаясь найти какое-то сходство с самим собой. Катарине было интересно, увидел ли отец то, что так страстно желал увидеть. Но испытующее выражение лица постепенно исчезло, и появился оценивающий, чисто мужской взгляд. Он пристально вглядывался теперь в ярко накрашенные губы, скользнул по тугой, выпирающей из кожаного платья груди, по подчеркнуто обтянутым бедрам. Катарина видела, как ослабли крепко сжатые губы отца и постепенно начали растягиваться в улыбке, таящей в себе нечто циничное.
Интуитивно Катарина поняла, что отец хочет зацепиться за что-то такое, что можно презирать. Довольно быстро он, кажется, нашел, что искал. Скорее всего, что-то во внешнем виде Катарины. И тогда словно все вновь встало на свои места, и этот человек вновь обрел уверенность. Он даже подбоченился, прежде чем произнес:
– Твоя мать тоже была небрежна с косметикой.
Первое потрясение от встречи успело пройти, и из глубин души вновь всплыло старое холодное чувство:
– Удивительно, что ты помнишь это.
– Что? Помню? Ах да, жена предупредила меня, что ты не дура. Это правда?
– Правда.
– Тогда не играй со мной. Никогда. – Взгляд отца вновь скользнул по откровенному вырезу на платье дочери. Наверное, так же, с чувством превосходства, он смотрел когда-то на ее мать. – Не смей больше надевать это платье.
– Почему?
– Выглядишь, как проститутка.
– Проститутка?
– Путана по-вашему.
Она почувствовала, как лицо словно обожгло что-то.
– Неужели твоя бабушка одобрила все это?
Катарина крепко сжала зубы от злости.
– Бабушка последнее время не вставала с постели, где ей было знать, как одевается внучка.
– Понятно. Ну здесь тебе гарантирован надежный присмотр. Теперь тебе не надо заботиться о себе самой. Ты у меня дома, значит, и вести себя надо соответственно.
Он взглянул на часы – тонкий золотой диск, затерявшийся в рыжих волосах на запястье:
– Надеюсь, тебе известно, что в своей стране я человек весьма значительный?
– Известно.
– Таких, как я, – около тысячи в Британии.
– И что же из того?
– А то, что у таких людей всегда есть враги, и некоторые люди готовы любой ценой сбросить меня вниз.
– Почему?
– Такова парламентская система. Таковы правила игры. Социалисты – наши враги. И они готовы пойти на все, чтобы уничтожить кого-нибудь из нас.
– Тогда я социалист, – коротко ответила Катарина.
– Что ж, положение затруднительное. Тогда послушайся моего совета – держи при себе свои взгляды и никогда не выходи на люди в подобной одежде.
– Я буду одеваться так, как хочу.
– Нет. Так, как тебе скажут, – отрезал Дэвид. – И я не хочу, чтобы ты разговаривала обо мне с кем попало. Я запрещаю тебе это. Не важно, какими бы милыми и добрыми ни казались тебе люди. Даже если они предложат деньги или, – Дэвид явно не мог подобрать нужного слова, – какую-нибудь безделушку. Не говори лишнего. Просто скажи, что ты мне многим обязана. И я буду очень признателен тебе. И все. А лучше всего вообще старайся никому не рассказывать, что я твой отец. Понятно?
– А чего ты так стыдишься, папа?
Его недовольство она ощутила тут же.
– Стыдиться мне нечего, девочка.
– Но тогда почему ты запрещаешь мне разговаривать с людьми и касаться в разговоре твоей персоны, даже если будут предложены деньги и… безделушки?
Последние слова Катарина произнесла с явной иронией. Лицо Дэвида в один миг сделалось холодным и непроницаемым.
– Кажется, ты меня не совсем поняла.
Катарину начала бить мелкая дрожь.
– Нет. Вполне. Тебе стыдно иметь незаконнорожденную дочь. Но я тебя почему-то не стыжусь, хотя вполне могла бы.
Она увидела, как его голубые глаза сузились от гнева:
– И что же ты хотела этим сказать?
Катарине захотелось вдруг выкрикнуть своему отцу прямо в лицо все, что она о нем думает, все, что скопилось в одинокой душе за долгие годы. Но слова застряли в горле, словно задушив девушку.
