Нора Робертс - Удивительная женщина
Мадди, нацепив на себя несколько пар очков, бросила:
— Жаль, что ты не приезжаешь так отдыхать ко мне домой! Давай, Шантел, возьми то блюдо!
— Я чистила картошку! — Шантел критически взглянула на свои ногти. — Без резиновых перчаток я никогда не прикасаюсь к мусору!
— Самовлюбленная! — проворчала Мадди, собравшая больше тарелок. — И тщеславная!
— Имею на это право! — улыбнулась Шантел, соскальзывая с табурета. — Пойду протяну руку помощи папе!
Дилан начал укладывать тарелки в посудомоечную машину.
— Мне кажется, вы уже достаточно наработались за этот день! Почему бы вам не при сесть вместе со всеми возле вашего отца?
Одного взгляда было достаточно, чтобы напомнить о резких словах, которые он говорил утром. Чтобы избежать неприятной сцены в присутствии семьи, Эбби отступила.
— Создается впечатление, что домом управляете вы!
Из гостиной доносились звуки трехголосого пения.
— Фрэнк на седьмом небе от счастья! — прокомментировала Молли. — С ним снова поют его девочки! Иди, Мадди, мы почти все здесь сделали!
Мадди не пришлось долго уговаривать, чтобы выскользнуть из кухни и оказаться в центре внимания. Вскоре к поющим присоединился еще один голос. Фрэнк с удовольствием отбивал такт аккордами банджо.
Вытирая стойку, Молли начала:
— Возможно, я покажусь вам сентиментальной, но, когда я их слушаю, моя душа радуется!
— У вас замечательная семья, миссис О'Харли!
— О боже! Не зовите меня так! Когда меня так называют, это напоминает мне, что я слишком стара, чтобы носиться по всей стране и мазать лицо гримом! Молли, просто Молли!
Дилан захлопнул дверцу посудомоечной машины и начал разглядывать ее, действительно разглядывать. Она была прекрасна — эти ее мягкие, нежные щеки и юные полные губы. Никаких морщин он не увидел, они не оставили на ее лице следов.
— Я не сказал бы просто[9] Молли!
Она засмеялась во весь голос, контрастирующий с ее ростом и сложением.
— О, да вы остроумны и прекрасно владеете словом! Я читала вашу последнюю книгу, ту, где вы пишете об актрисе в поезде! — Она бросила кухонное полотенце на край раковины.
— И как вам? — поинтересовался Дилан, далеко не уверенный, что в ответ получит комплимент.
— Вы жесткий человек, из тех, кто видит то, на что, вероятно, лучше не обращать внимания. Но вы справедливы. — Когда она повернулась и посмотрела на него, он увидел, что глаза у нее глубокие, как у Эбби. — Будьте справедливы к моей девочке, Дилан. Это все, чего я хочу. Она сильная. Иногда меня пугает, насколько она сильная. Когда ей больно, она не обращается за помощью, а зализывает раны сама. Я хочу, чтобы ей больше не пришлось зализывать раны.
— Я приехал сюда не за тем, чтобы причинить ей боль.
— Но вы можете причинить ей боль неумышленно. — Молли тихо вздохнула. Ее дети выросли. Они уже давно предпринимают самостоятельные шаги без ее помощи. — Вы умеете петь? — спросила вдруг она.
Вопрос был слишком неожиданный. Он удивленно посмотрел на нее и засмеялся:
— Нет.
— Пора бы уже научиться. — Она взяла его за руку и повела к остальным.
Только за полночь в доме наступила тишина. Эбби подумала, что Мадди и Шантел, наверное, еще болтают и смеются в отведенной им комнате. Родители давно спали, так же сладко, как и в сотнях других незнакомых мест. Она была возбуждена, слишком возбуждена, чтобы спать, слишком возбуждена, чтобы присоединиться к сестрам. Вместо этого она набросила на халат пальто и отправилась на конюшню. Жеребенок, который так понравился Мадди, спал, довольно свернувшись в сене рядом с охраняющей его матерью. Глэдис не спала, вероятно, слишком близки были ее собственные роды. Эбби погладила ее, надеясь успокоить и себя, и кобылу.
— Тебе нужно поспать.
Ее пальцы сжали гриву кобылы, затем медленно расслабились, прежде чем она повернулась и увидела Дилана.
— Я не слышала, как ты вошел. Я думала, все спят.
— Тебе-то точно надо выспаться. У тебя усталый вид. — Он сделал несколько шагов, не решаясь подойти так близко, чтобы коснуться ее. — Я увидел, как ты выходишь из дому. Я стоял у окна.
— Я просто проверяла Глэдис. — Эбби прижалась щекой к шее кобылы. Утренний спор казался давно забытым. Похоже, прошли годы с тех пор, как она лежала рядом с ним и чувствовала, как нарастает ее возбуждение. — Пока мои здесь, следующую пару дней, думаю, нам будет трудновато работать вместе.
— Мне и одному найдется над чем поработать. Эбби… — Он хотел крепко обнять ее и делать вид, что все так же просто, как сидеть в гостиной и петь. Он хотел предложить ей ту же неограниченную поддержку, что оказывала ей ее семья, и все-таки между ними, казалось, стояла стена. — Нам нужно поговорить о сегодняшнем утре.
Она знала, что он об этом заговорит, но продолжала ласкать Глэдис.
— Хорошо. Может быть, пройдем в дом?
— Нет! — Он поймал ее, когда она повернулась, поймал, прежде чем успел вспомнить свое решение держаться от нее подальше. — Я хочу побыть с тобой наедине. Черт побери, Эбби, я хочу получить ответы на некоторые вопросы! Ты меня сводишь с ума!
— Мне жаль, что я не могу дать тебе те, которые ты хочешь услышать! — Она глубоко вздохнула и взяла его за руки, стараясь успокоить. — Дилан, когда я возвращалась сегодня домой, я решила все рассказать тебе и быть с тобой предельно откровенной! Возможно, я скажу не то, что ты хочешь услышать, но это будет правда!
Это было все, чего он так упорно от нее добивался, по крайней мере, он так думал! Дилан смотрел на нее при тусклом свете лампочки в конюшне.
— Почему ты так решила?
Она могла уклониться от ответа, и, возможно, имела право сделать это, но ведь когда-то нужно стать честной и с ним, и с самой собой.
— Потому что я люблю тебя!
Дилан не отшатнулся, но и не приблизился к ней, не сделал попытки обнять ее. Он лишь как-то странно взмахнул руками, словно скользя по ней. Эбби почувствовала, как ее тело начало наливаться напряжением.
— Я же предупредила тебя, что это может быть ответ, которого ты от меня не ждешь!
— Подожди минутку! Да подожди же ты минутку! — повторил он, когда она отвернулась. Но в эту минуту он успел заметить в ее глазах вспышку боли. — Ты же понимаешь, что твой ответ не мог не ошеломить меня!
Когда она повернулась, он не протянул к ней руки, потому что она внушала ему ужас.
— Я не знаю, что ответить!
— А тебе не нужно ничего говорить! — Ее голос звучал низко и спокойно, а в глазах появилось выражение легкой заинтересованности. — Я давным-давно знаю, что за свои чувства отвечаю только я сама! Я решила честно рассказать обо всем, потому что поняла: избегая этого и других твоих вопросов, я погружаюсь в пучину вранья, из которой потом вряд ли выберусь! Что касается сегодняшнего утра…
