Алина Знаменская - Прогулка под луной
После концерта вагон больше не дремал.
Своим появлением мальчик вызвал обязательные разговоры на тему «довели страну» и «развалили экономику». Когда подъехали к конечной станции, вагон гудел, как разбуженный пчелиный улей.
В городе гуляли без цели. Бродили по улицам, ели мороженое. Маша заняла позицию наблюдателя. На реплики Дениса отвечала односложно, больше плечами пожимала. От каруселей отказалась — осталась внизу наблюдать, как бледная от испуга и восторга Алька на виражах счастливо хватается за руку отца.
«Надеюсь, мы быстро подружимся».
Да, он старается вовсю. Глаз не сводит с дочери, ловит каждое ее слово. Может ли человек так фальшивить? Маша знала, что может. Еще как может.
Она была свидетелем того, как приступы материнской нежности к дочери сменялись у Наташи прямо противоположными приступами безобразной ярости — швырянием игрушек и даже побоями. Это мать. А чего ждать от отца?
Маша ни на грош больше не верила словам. Ее могли убедить только поступки.
После каруселей Зверев потащил их в магазин. Он хотел сделать дочери подарок.
— Когда ехал, не знал, что подарить. Не представлял ни рост, ни размер. Может быть, ты сама выберешь? Маша тебе поможет.
Алька оглянулась на Машу. Маша улыбнулась своим мыслям. Да уж, Маша «поможет». Она выберет. Посмотрим, как ты будешь раскошеливаться… Или мы сейчас на все готовы? Ну, тогда вперед — отец-молодец!
Неприязнь к Звереву торчала, словно кость в горле.
Они нырнули в гулкое нутро универмага «Юность».
В отделе детской одежды Алька сразу же заскучала, но, чтобы не огорчать отца, послушно ходила между контейнерами и делала вид, что рассматривает платья.
Маша только посмеивалась про себя. У Альки сроду не было тряпичных желаний.
Ее случайная мечта о джинсах с белыми кроссовками была удовлетворена, перспектива ходить по Лесному в пышных крахмальных сарафанах и платьях с бантиками могла Альку только удручать. Маша-то знала! Шорты и майки были гораздо ближе душе юной поэтессы, и этого добра у нее хватало. Зверев несколько подрастерялся. Он то и дело оборачивался к Маше, но та отводила взгляд, делая вид, что сосредоточенно рассматривает товар.
— Ну, что же тебе купить? — наконец не выдержал Денис.
Алька глубоко и виновато вздохнула.
— Тебе ничего здесь не нравится? — допытывался отец. Алька честно покрутила головой.
Платья ее не прельщали.
— У нее все есть, — выручила Маша. — Мы совсем недавно все купили на лето.
— А… тогда, может, зимнее? — нашелся Зверев.
Алька быстро стрельнула глазами на Машу. Перспектива мерить шубы в такую жару ее не на шутку испугала. «Только не это!» — говорили ее глаза.
— Сейчас не сезон и ничего приличного для зимы вы здесь не найдете, — бросила Маша, покидая отдел.
У нее даже тень сочувствия шевельнулась к врагу — таким он выглядел озадаченным и растерянным.
Но помогать ему она не собиралась. Пусть выкручивается сам, раз считает, что она жестокая авантюристка! А мы посмотрим.
— Ну, тогда — игрушки! — «догадался» Зверев. — Конечно же, игрушки! У хозяйкиных девочек столько кукол, тебе, наверное, тоже хочется, пошли.
В отдел игрушек Алька притопала за отцом красная как вареный рак. Маша невозмутимо шла следом. Отдел игрушек всегда у Маши ассоциировался с Рождеством. Здесь в ярких коробках, как в сказочных домиках за стеклом, стояли разномастные куклы. Огромные и малюсенькие, трогательные в своей почти настоящей детской пухлости и, наоборот, худые как палки и неприступные — Барби, Синди и иже с ними. Пухлые подкупали своей натуральностью. Худые были хороши тем, что к ним предлагался огромный выбор мебели, посуды. Даже — дома. Цены были ужасающие, но Денис был настроен решительно.
— Может, эту? Или вот эту, в ползунках? Хочешь с колясочкой? — показывал он пальцем на верхнюю полку, где стояли самые дорогие куклы, мучительно не понимая, почему дочь хмурит брови и даже, кажется, готова разразиться слезами.
Надо думать, он ожидал по меньшей мере робкой радости. По большей — кучу эмоций. Их не было.
— Может, тебя смущает, что они такие дорогие? Прошу тебя, не думай об этом. Я могу купить любую, выбирай!
Алька, раздираемая противоречиями, никогда не понимавшая в куклах, действительно была близка к слезам. Врать она не умела…
Маша не выдержала. Она подошла к Денису вплотную и тихо произнесла:
— Она не играет в куклы.
Зверев ошарашенно уставился на Машу.
— Почему?
Девушка невозмутимо повела плечом.
— Такой ребенок. Поэт. И этим все сказано. Денис еще некоторое время смотрел на Машу, фиксируя услышанное, а потом перевел взгляд на дочь.
Та стояла, уставив глаза в пол.
Денис опустился на корточки и взял руки девочки в свои.
— Прости меня. Я должен был это знать. Конечно… зачем тебе куклы… Ты необыкновенная девочка. И я очень хочу научиться понимать тебя. Очень!
На них смотрели продавцы, оглядывались покупатели, но Звереву, похоже, было все равно. Он поднял ее на руки как совсем маленькую, и тогда она сказала:
— Папа, я хочу бинокль.
— Что? Бинокль? Так это здорово! Мы сейчас же идем выбирать бинокль…
Маша отвернулась и вышла из отдела.
Внизу, в кафетерии, Маша купила сок и стала неторопливо потягивать, ожидая Дениса с Алькой.
Они появились минут через пятнадцать. На шее у сияющей от счастья Альки висел настоящий морской бинокль.
Зверев держал в руках длинноногую мягкую обезьянку в смешном цветастом переднике.
— Это вам. — Он протянул игрушку Маше, не переставая улыбаться.
— Мне? — Маша посмотрела на него и невольно задержала взгляд на лице: на щеках, где обычно у него были две суровые складки, сейчас появились две ямки. Это было так неожиданно для Маши, что она покраснела. Она вдруг представила Зверева совсем молодым, когда складок поперек щек еще не было. Оказывается, у него были ямки на щеках, как у самого смешливого мальчишки.
Она взяла обезьянку и стала рассматривать.
— Ну да, — пояснил Зверев, — Алька шепнула, что в отличие от нее вы, как все нормальные женщины, любите игрушки.
— Действительно люблю, — призналась Маша. Обезьянка была потешной. Сама небольшая, с ладонь, остальное — ноги-руки. На ситцевом переднике красовался кармашек.
Симпатичный сувенир.
Маша улыбнулась, подмигнула девочке и спрятала подарок в сумочку. Ей уже было неловко за весь этот фарс в магазине. Мать Мария, ее главная и самая строгая субличность, негодовала. Она отчитывала Машу как школьницу.
— Ты не должна была подвергать девочку подобным испытаниям и ставить ее в неловкое положение! — ругалась мать Мария, пока Маша со своими спутниками стояла на остановке. — Какой бы он ни был — плохой или хороший, — он отец и имеет право на любовь дочери!
