Алина Знаменская - Прогулка под луной
— А мне он понравился. — Инна смотрела мимо Маши, в сад за окном и не обратила внимания на тот полный недоумения взгляд, который ей послала подруга. — Мужественное лицо, решительность во всем. Знаешь, обходительный такой, вежливый. Обещал Никите на сенокосе помочь.
Маша кивнула, пережевывая курицу. Правильно. Пусть вкалывает. Поменьше перед глазами будет маячить.
— Он так интересно рассказывает, — продолжала Инна. — Утром за завтраком рассказывал про Индию. Мы заслушались.
Маша отложила вилку и уставилась на подругу.
— Про Индию? Что он там делал, в Индии?
— Ну… Он моряк. Ты что, не знаешь? О чем же вы так долго разговаривали?
Инна не знала, куда деть свое удивление. Маша пожала плечами:
— О» чем, о чем. Да ни о чем. Я по крайней мере до сих пор ничего о нем не знаю. Зато он обо мне сведений насобирал! — Она провела ребром ладони по шее. — И про Бориса, и про Влада, и про Алькино исчезновение, только все шиворот-навыворот. Он считает, что я хотела деньги делать на Алькином творчестве. Можно себе такое представить?
Инна недоверчиво покачала головой:
— Ему наболтали, он и поверил. Его можно понять, он ведь ее пять лет искал…
Инна пыталась найти Звереву оправдание, потому что интуитивно чувствовала доверие к нему. В то же самое время ей хотелось поддержать подругу, ведь та искренне болеет за судьбу девочки.
— Я не доверяю ему, — призналась Маша. — Или он уголовник, или алкоголик. У нас в подъезде считали, что именно первый муж пристрастил Наташу к спиртному. Ты бы видела ее… Красавица! А сбежала от этого Зверева и даже фамилию ребенку сменила, чтобы он найти не мог. Представляешь?
— Бедная девочка. С матерью не повезло, а теперь если и отец такой…
— Вот именно! — Маша отодвинула тарелку. — Не могу отдать ему Альку, не проверив все досконально. Но как?
Некоторое время подруги молчали. Слышно было, как муха жужжит и бьется о стекло.
Наконец по лицу Инночки скользнула лукавая улыбка:
— Устроим ему проверку!
— Это как? — Маша с недоумением покосилась на подругу. Уж больно у той видок был веселенький.
Вот ей, Маше, как раз не до смеха, а той развлечение!
— А мы его напоим!
— Не поняла.
— Да ну тебя. Что же здесь непонятного? Нас с сестрой мама учила: прежде чем вступить с парнем в серьезные отношения, надо его напоить в компании. Тут-то его в полной красе и увидишь. Если он пьяный — дурак, то и в жизни такой будет. Пьяный не может притворяться.
Маша ничего не могла возразить против мудрости Инночкиной матери.
— Если он буйный, то буйство свое покажет обязательно. Если алкоголик, то мгновенно запьянеет. Поняла?
Маша подвинула стул ближе к Инне и взглянула в окно.
— Да, но как мы все это устроим? Нужен повод. День рождения или праздник какой-нибудь.
Инна расхохоталась:
— Придумала проблему! Отец встретился с дочерью! Вот тебе и праздник. В субботу соседи колют свинью. Мы у них мяса займем. Устроим шашлык.
— А ты не боишься? А если он буйным окажется? Дебоширить начнет? Дети все-таки…
— Ой! С моим Никитой не подебоширишь, пожалуй! А я сестру с мужем позову, у них сын взрослый. Справимся с одним-то дебоширом. И потом, пьяных на откровения тянет. Я Никиту настрою, чтобы он больше с гостем разговаривал. Вопросы задавал. А потом все повыспрошу. Идет?
— Пожалуй…
Ночью в мансарду долго не приходил сон. В отличие от Маши Алька и не пыталась уснуть — она сидела на кровати, обняв руками колени, и смотрела в усыпанную звездами синь.
Здесь, в мансарде, понятие «ночная тишина» было относительным. Первое время жильцов развлекали соловьи. Теперь ровным звоном полуночи звучали кузнечики, создавая прекрасный фон к яркой картине ночного неба.
Если долго не спать, смотреть и слушать, начинает казаться, что стрекочут мигающие звезды.
— Маша, а правда мой папа красивый?
— М-м-м… — От неожиданности Маша начала ворочаться на кровати, поправлять одеяло и подушку и наконец ответила неопределенно: — Ты немножко похожа на него.
— Да? — Алька мгновенно развернулась в сторону Маши и задала мучающий ее вопрос: — Он тебе тоже понравился?
Маша с силой взбила подушку и взглянула на тоненький взъерошенный силуэт.
Святая наивность…
— Ну… я бы не стала делать преждевременных выводов… Мы знакомы так мало…
Не брякнешь же вот так ребенку: «Девочка моя, я подозреваю, что папа твой — отъявленный проходимец». Ей, Маше, предстоит быть дипломатом. И остаток лета провести меж двух огней.
— А вот ты ему сразу понравилась!
— Не болтай зря! — одернула Маша. Чего-чего, а фантазии Альке не занимать. Напридумывать — это мы умеем.
— Я не болтаю, — обиделась девочка. — Он сам мне сказал.
— Когда? — Маша приподнялась на локте и недоверчиво посмотрела на нее.
— Сегодня мы ходили гулять и разговаривали. Я спросила его. А он сказал: ничего, симпатичная.
Лицемер! Маша мгновенно представила тон, которым было сказано это «ничего, симпатичная». И ехидная улыбка при этом.
— Я ему рассказала, как мы жили в Москве. Как ты меня английскому учила, как мы с тобой на роликах катались. Помнишь? И как мы барбариски у Софьи Наумовны из буфета таскали — я тоже рассказала…
— Это еще зачем?
— Так…
Алька замолчала и вновь отвернулась к звездам. Обиделась?
Маша почувствовала себя неловко. Ну что пристала к ребенку: зачем, зачем?.. Ведь ей всего восемь лет.
В чем-то она, конечно, вундеркинд, но в чем-то дитя неразумное. Какой с нее спрос? Нашелся ее близкий родственник, и она, конечно же, готова полюбить его со всей силой ребячьей души. Это естественно.
— Алька, — позвала Маша примирительно, — ты его хоть капельку помнишь? Ну что-нибудь помнишь из той жизни, с ним? Ведь тебе так мало лет было, когда вы с мамой уехали…
— Конечно, помню. — Алька как будто удивилась вопросу. — Я помню море, камешки на берегу ровные-ровные, круглые. И пароход помню. Белый. Мы папу встречали, и он был в белом пиджаке.
— В кителе.
— А?
— Ну а еще что-нибудь? Дом…
— У нас попугай был. Он говорить умел. Я у папы спросила, он сказал, что правда, попугай был. Но потом папа его отдал. И комната была большая, а с балкона видно море.
— Алька, почему ты мне никогда не рассказывала об отце? Ну хоть бы раз! Почему?
Алька помолчала в темноте, а потом проговорила изменившимся голосом:
— Мама сказала, что он утонул. В море.
— Ох! — вырвалось у Маши, и она машинально прикрыла рот ладонью. Пока она собиралась с мыслями, девочка успела отогнать от себя неприятные воспоминания и проговорила светло и мечтательно:
— Папа сказал, что мы поедем в город и он поведет меня куда я захочу: в парк, в кафе, в кино. Здорово, да?
