Саджад Захир - Дочь куртизанки
— Они уехали куда-то на машине, — вмешался в разговор сынишка садовника.
— Вот беда, он еще машину забрал. Как он подводит меня. На чем я теперь отправлю манго? Да, я спрашиваю тебя, Гафур: где дочь?
Напевая, в гостиную вошла Нафис. Она выбрала самое большое манго из тех, что были предназначены господину министру, понюхала и похвалила:
— Wonderful! Изумительно. Кто покупал? Мунши-джи?
Госпожа вспомнила о своем домоправителе, резко захлопнула коробочку с бетелем, уселась поудобнее и приказала мальчишке привести мунши.
— Скажи, чтобы шел сюда с ручкой, чернилами и бумагой. Иди, что раскрыл рот?
Мальчишка садовника убежал.
В это время послышался шум подъехавшего автомобиля, потом хлопнула дверца, и на веранде появился насвистывающий Салман.
— Здравствуйте, тетушка! — приветствовал он госпожу, усаживаясь рядом с Нафис. Он взял манго, отложил, выбрал самое большое и шепотом попросил Нафис: «Разрежь мне вот это».
— Салман, мне надоело твое ребячество. Эти манго мы собираемся послать господину министру. Упакуй-ка их лучше вот в эти корзины, прикрепи карточки, надпиши.
— Такую гору манго господину министру? И вот те, что лежат отдельно, тоже?
— Разве это много, дорогой? Если ты делаешь подарок, нужно подумать, чтобы он был достоин и того, что дарит, и того, кому он предназначается… А куда ты брал машину?.. Дочка, Нафис, посмотри-ка сама, куда запропастился этот мунши. О чем я только что говорила? Да, дорогой, ты брал машину. Куда ты ездил?
— Доехал до больницы. Сегодня у Нилам сняли швы. Вечером ее выпишут.
— Благодарю тебя, боже! Если бы она была здесь, мне не пришлось бы кланяться этим слугам. Однако зачем тебе понадобилось ехать в такую даль? Мог бы спросить по телефону.
Салман пропустил это мимо ушей и повернулся к Гафуру:
— Ну что ж, будем укладывать манго. Неси корзину. Тетушка, министру я их доставлю вечером сам.
— О, дорогой, ты сделаешь доброе дело. Возьми машину.
— Придется. Но, тетя, у господина Номана некому есть эти манго. Правда, он дважды женился официально, еще раз — неофициально, но детей у него не было. И поскольку поднимался вопрос о достоинствах лица, которому этот дар предназначается, отбавим немного из его доли.
— Салман, я совершенно не понимаю твои неуместные речи. Подарки посылают, чтобы укрепить связи, и нам нет никакого дела, сколько у него жен, сколько любовниц и содержанок, сколько ртов, сколько носов! — Госпожа сунула ноги в шлепанцы, встала.
Дверь приоткрылась, и показался мунши с письменным прибором в руках. Он поправил очки и, вздернув брови, ждал приказаний.
— Мунши-джи, где это вы пропадаете? — прикрикнула госпожа. — Вас не дозовешься. Известно вам, что привезли манго и их надо отослать большим людям? Кто это должен делать за вас?
— Но приходил лекарь…
— Вы ухаживаете за этим лекарем, как за доктором. Это, наверное, опять тот знахарь Насирулла? То не внесет плату за обучение девочки, то, смотришь, сына пустил босиком. Оказываешь ему всякие милости, а он занимается поэзией, парит в облаках. — И, надувшись, госпожа пошла в комнату.
Салман показал мунши рукой — можешь идти.
Тот с готовностью повернулся и, тяжело отдуваясь, вышел. Салман быстро рассовал манго по корзинам и приказал Гафуру зашивать. Нафис он сказал:
— Вечером поедешь со мной. Заберем Нилам, а заодно отвезем Юсуфу корзинку с манго.
— Меня оставишь в больнице. К нему я не поеду.
— Поедешь. Так хочет твой ангел-хранитель. Не поедешь — высажу у подъезда какого-нибудь министра. — И, оглянувшись, добавил: — Тетушка ушла, неси скорее тарелку и нож. Отведаем и мы… Посмотри, какая прелесть! А внутри сладкий, как мед. Да поаккуратнее перевязывай, — прикрикнул он на Гафура. — Не видишь, это корзинка министра. — Тут он взглянул на небо. — Ну вот, нагнало туч. А сегодня мне, как назло, хочется, чтобы Аллах вместо воды послал денежный дождь. Дело в том, что денежный источник в моем кармане иссякает, а без денег и бархатное лето не в радость. И вот уже несколько дней я вынужден жить отшельником, ни с кем не встречаться…
— С кем это ты не встречаешься? — полюбопытствовала Нафис. — Кажется, все вечера просиживаешь в кафе.
— Это не в счет! Я хожу туда с тоски. Ладно, будь готова к четырем часам, чтобы мне не пришлось вламываться к тебе в спальню и торопить. — И он передразнил ее:
— Wait, Салман. You confused me[33].
— Дождешься ты, Салман, что я запущу в тебя манго.
— Если можно, покрупнее. Ладно, исчезаю. Нужно послать напоминания в две газеты. Статьи опубликовали, а деньги не думают платить. Я сию минуту, good girl[34].
Он вскочил и, напевая, пошел к себе. «Стыд перед людьми», да-да, «стыд перед людьми удерживает меня»… «звенят браслеты у меня на щиколотках… звенят». — И вдруг остановился как вкопанный.
— Братец Юсуф! Когда это вы пожаловали?
Юсуф сидел у него в комнате с книгой в руках, спиной к двери. На голос Салмана он обернулся и положил книгу.
— Да я прошел прямо сюда, чтобы не встретиться с кем-нибудь из ваших домочадцев.
Салман обеспокоенно следил за ним.
— Прикройте, пожалуйста, дверь, — попросил Юсуф.
Салман закрыл дверь.
— Ну?
— Суман, — сказал Юсуф. — Она больше не верит тебе.
— Почему? Нет, не может быть. Да и кто вам мог это сказать? Она сама?
— Давай по порядку, Салман. Я не могу сразу ответить на все вопросы. В больнице ты записал Нилам как свою жену, так? Ну вот, из-за болезни девочки Суман эти дни тоже провела в больнице. Там она случайно увидела в истории болезни твое имя, видела, как ты навещал Нилам… Ну и теперь…
Он остановился на полуслове. Салман побледнел.
— Все обойдется, Салман. Надо объяснить, что это недоразумение…
Салман ходил из угла в угол.
— Не в этом дело, — промычал он. — Ведь это значит, что она мне ни капли не верит. Разве любовь без веры выдержит серьезное испытание? Какая же это любовь?
— Не преувеличивай, Салман. Она любит тебя. Тут задето ее самолюбие.
— Возможно, — согласился Салман. — Но хоть бы спросила меня! И я хорош, мне бы съездить, навестить ее. Видишь, Мину больна. Но если б она считала меня другом, она бы сообщила о болезни девочки!.. А вы… Да если б я знал, что она в больнице, разве б я не зашел? Скажите, ну мог я бросить Нилам на произвол судьбы, ведь дело шло о чести, о жизни человека! В душе я глубоко убежден, что поступил правильно.
Юсуф молчал.
— Она даже не хочет говорить со мною? — спросил Салман. — Не хочет, упрашивать не станем! Я не чувствую себя виноватым.
