Шепот о тебе (ЛП) - Коулс Кэтрин

Джо дернулся, посмотрел на зеркало. Я готова была поклясться, что эти темные глаза смотрят прямо на меня — будто он знал, что я здесь.

По щеке скатилась слеза. Сколько же жизней сломано. И ради чего?



Холт притянул меня к себе, когда я забралась под одеяло. Я не сопротивлялась — жаждала тепла, что исходило от его кожи.

— Поговори со мной, — его губы коснулись моих волос.

— Не могу согреться.

— Сверчок… — он мягко уложил меня на себя, так, чтобы мы оказались лицом к лицу. Еще больше тепла, еще больше жизни проникло в меня.

— Я так боялась, что сегодня с тобой что-то случится.

Боялась до дрожи, что потеряю его.

Пальцы Холта прошлись по линии моего позвоночника:

— Ненавижу, что заставил тебя через это пройти.

— Я так боялась сделать последний шаг. Так боялась, что ты уйдешь или что-то случится.

Его ладонь скользнула под мою футболку, шершавые подушечки пальцев вызвали дрожь, пробежавшую по коже:

— То, что ты не сказала этих слов, не значит, что ты не сделала этот шаг.

Но именно молчание было моим последним щитом. Тем, что я думала, сможет спасти меня, если все развалится. Только оно бы не спасло. В памяти прозвучал голос Грей — о том, что можно упустить все, если слишком бояться возможной боли. А боль придет в любом случае. И жить вполсилы — значит лишь добавить к ней еще и сожаление.

Я села, усевшись на Холта верхом, футболка свободно спадала вокруг меня. Взглянула вниз на мужчину, которого знала во всех его проявлениях с детства. Я боялась, что между нами будет слишком много потерянного времени, что он стал мне чужим. Но это было так далеко от правды.

Я всегда буду знать Холта. Иногда лучше, чем саму себя. Потому что я знала его душу. Самую суть. Оболочка могла меняться, но сама душа — никогда.

Положив ладонь ему на грудь, прямо над сердцем, я разрушила последнюю стену:

— Я люблю тебя. Я никогда не переставала тебя любить. Ни на один вдох.

Холт замер подо мной. Казалось, он перестал дышать, и даже сердце его остановилось.

Он в мгновение ока перевернул нас, оказавшись сверху:

— Скажи еще раз.

— Я люблю тебя.

— И вторую часть, — хрипло потребовал он, и от его голоса по моему лицу пробежала дрожь.

— Я никогда не переставала тебя любить.

В его взгляде вспыхнуло столько эмоций, что темно-синие глаза стали цветом, которому я не могла дать имя. Одна-единственная слеза сорвалась и упала мне на щеку.

— Никогда не думал, что услышу эти слова снова.

Я провела ладонью по его лицу, ощущая колючую щетину под пальцами, твердую линию челюсти. Наслаждаясь знанием, что этот мужчина — мой. И я — его.

— Ничто не сможет отнять у меня любовь к тебе.

Ни боль, ни здравый смысл, ни весь мир между нами. Мы были предназначены друг другу. Мы всегда найдем путь обратно.

Холт наклонился, его губы были в дыхании от моих:

— Ты со мной?

— Всегда с тобой.

Мои руки обвили его плечи, скользнули по коже вниз, пока не коснулись поношенных фланелевых штанов. Пальцы зацепились за пояс.

— Рен, ты ведь должна чувствовать боль.

— Единственная боль для меня, если я не смогу быть с тобой сейчас.

Это была правда. Я нуждалась в нем больше, чем в воздухе. Хотела закрепить наше «навсегда» кожей и кровью.

Холт прижался лбом к моему:

— Обещай, что скажешь, если будет слишком.

— Обещаю. — Но я знала: не будет. Потому что это — мы.

Его ладонь скользнула по моему бедру, взгляд потемнел:

— Без белья?

Я улыбнулась:

— Показалось лишним.

Он тихо рассмеялся.

Я провела рукой по его горлу:

— Сделай это еще раз.

В его взгляде снова отразилось то, что жгло изнутри, но он рассмеялся снова. Я закрыла глаза и впустила этот звук в себя. Ни один его смех я больше не приму как должное.

— Рен…

Я распахнула глаза. Там была такая нежность, что смотреть было почти больно.

Мои ноги сомкнулись вокруг его талии — молчаливая просьба о самом сокровенном. Его кончик коснулся моего входа, и он медленно вошел в меня. Губы разомкнулись, и Холт поймал мой тихий звук поцелуем.

Поцелуй был долгим, глубоким, медленным. Холт вложил в него все, для чего не было слов. Наш общий язык.

Он начал двигаться — медленно, лениво, позволяя прочувствовать каждый миг.

Мои пальцы вцепились в его спину, бедра поднимались навстречу. На этот раз не было спешки, потому что я знала — он мой. Что он остается. Что это — наш второй шанс на жизнь, которую мы будем беречь.

Его движения стали глубже, я выдохнула. Тепло разлилось по всему телу — то самое, которого мне не хватало всю ночь. И я держалась за него, пока он ускорялся.

Каждый толчок накатывал волной, отзывавшейся в каждой клетке. Холт шумно вдохнул:

— Люблю тебя, Рен. Каждую секунду каждого дня.

Слезы наполнили мои глаза, когда я позволила его словам поразить меня — никаких стен или защиты. Я позволила себе почувствовать любовь Холта. Это причинило мне самую сильную боль. Такую, которая оставила свой след и останется со мной навсегда.

Я вцепилась в его плечи крепче, мышцы дрожали, и я приближалась к краю, за которым все изменится:

— Каждую секунду каждого дня.

И я позволила себе упасть. Падать вместе с Холтом, зная, что мы теряем контроль, и зная, что впереди все будет иначе. Лучше. Потому что это будем мы.



37

Холт

Моя ладонь скользнула по бедру Рен, пока я ставил перед ней тарелку с яйцами-пашот и тостами. Я наклонился, коснувшись губами ее волос и вдыхая запах, который любил больше всего на свете — горный воздух с легкой примесью гардении. Мне это никогда не надоест.

Рен подняла голову, улыбка тронула ее губы:

— Ты собираешься сесть?

Я поцеловал ее медленно, глубоко, впуская язык, чтобы найти ее.

— Мне трудно удержаться, чтобы не трогать тебя.

Она улыбнулась шире и придвинула второй табурет почти вплотную к своему:

— Проблема решена.

— Нравится, как ты мыслишь. — Я сел рядом, так что наши бедра соприкоснулись. — Как ты себя чувствуешь? — мой взгляд скользнул к ибупрофену и «Тайленолу» рядом с ее тарелкой.

Рен скривилась:

— Как будто я кувыркнулась с лестницы. Но ничего страшного.

Я прищурился.

Она закатила глаза:

— Спокойнее, о, великий защитник.

После всего, что мы пережили, это было непросто. Тем более, когда на ее лице темнел синяк.

— Знаешь, от твоих взглядов у девушки может комплекс развиться.

Я очертил ее лицо кончиком пальца:

— Ненавижу это.

Рен расхохоталась:

— Вот уж спасибо.

Этот смех был лучшим звуком на свете. Она уже шутила при мне, даже смеялась, но такого — чистого, настоящего смеха — я не слышал десять лет. Черт, это было как рай.

Я наклонился и поцеловал ее:

— Ты надо мной смеешься?

Она прикусила мою губу:

— Определенно. У твоей романтичности нет границ.

Я мягко провел пальцами по темной коже под ее глазом:

— Вот это я ненавижу. Прости меня, Рен.

Ее ладонь сжала мою руку:

— Синяки пройдут. Ребра заживут. Я бы заплатила эту цену миллионы раз, если бы знала, что все закончится вот так.

В груди сжало, но приятно:

— Люблю тебя, Сверчок.

— И я тебя.

— Придется говорить это минимум десять раз в день.

Она усмехнулась:

— Не слишком ли?

— Ты права. Двадцать лучше.

Ее смех наполнил кухню, и тут зазвонил мой телефон. Я потянулся к нему:

— Это Лоусон.

Улыбка сошла с лица Рен:

— Ответь.