Елена Ярилина - Колдовская любовь
От моих слез Тимофей побелел и сжал губы, крутанулся и выскочил из дому. И вот это все называется семейной жизнью? Пока я делала обычные дела, в голове у меня появилась мысль, что нам с Тимохой нужно развестись. От этого решения у меня на душе посветлело. Когда он через некоторое время вернулся спокойный, но мрачный, я не рискнула заговорить с ним, оставила на потом, но дала себе слово, что непременно заговорю с ним об этом.
Из города Тимофей приехал очень поздно. С порога я ни о чем его расспрашивать не стала, пусть поест сначала. Он тоже молчал, у меня сложилось впечатление, что он специально тянул время, мне назло. Я поняла, что мне не дождаться рассказа, и начала разговор сама.
— Так что там с Леней? — бодро начала я. — Сколько ему дали или все же пожалели?
Муж хмыкнул:
— Его не оправдали, хотя парень того стоил. Два года ему впаяли.
Я вздохнула:
— Хорошо, что два, а не больше, но Симку ужасно жалко, ей рожать в мае, а муж в тюрьме. — Задумавшись о Симкиной судьбине, я стала машинально убирать со стола, но Тимофей остановил меня:
— Подожди, куда тарелку цапнула? Я не доел еще. А больше никто, кроме Лени, тебя не интересует?
Я пожала плечами, но потом вспомнила:
— Разве Ромка только? Галка-то его родила не так давно, плачет, жалко.
— Ну да, ты у нас добрая, за всех подруг переживаешь, а за друзей?
Я остановилась и воззрилась на него:
— Какие друзья, ты о ком?
Он посверлил меня взглядом и ничего не сказал. Потом собрался телик смотреть, а я вдруг решилась.
— Мы плохо живем с тобой, — начала я немного дрожащим голосом и посмотрела ему в лицо. Тимофей выглядел заинтересованным, и я продолжила: — И вот я тут думала… думала… — Тут мой голос совсем упал, я прикрыла глаза, боясь заплакать и все испортить этим.
— И что же такого ты надумала? — спросил Тимофей спокойно.
Я набрала побольше воздуха и бухнула:
— Давай разведемся! — подождала немного, ничего не услышала в ответ и рискнула открыть глаза. Странное дело. Выражение его лица после моего рискованного заявления нисколько не изменилось. Он молчал, я неловко топталась рядом.
— В общем, так. Если тебе невмоготу со мной жить, неволить не стану, я не изверг и развод дам, можешь не переживать. Как только отчима твоего поймают, сразу и дам, тянуть не буду.
Пока Тимофей говорил, у меня так сильно колотилось сердце, что я напрягала слух, чтобы все расслышать в точности. Почему-то я очень удивилась его словам. Может быть, я все-таки была уверена, что он будет возражать, приводить доводы против? Он, вероятно, вперед меня про развод решил, только такая наивная дурочка и могла еще верить, что он хоть немного мною дорожит.
— Здравствуй, Тоня, я тебе не помешала?
Я посторонилась, пропуская Федосью в дом. Интересно бы знать: сказал ей Тимоха про развод или нет? От обеда гостья отказалась, чем вызвала у меня вздох облегчения, сегодня я не была уверена в моем борще, нынче не наваристый получился. Пока заваривала чай, обменялись с ней парой фраз о погоде. И вдруг:
— Значит, не годится тебе Тимофей в мужья?
Я похватала ртом воздух, потом пришла в себя и подумала: «Какого черта я так боюсь ее?»
— Мы плохо с ним живем, совсем как чужие.
— И что ты, как женщина, сделала, чтобы было по-другому? — задала она неясный для меня вопрос.
— Я делала все, что положено: и еду готовила, и белье стирала, и в доме все прибрано, можете проверить.
Она подавила вздох:
— Ты бы села, а то трудно говорить с человеком, когда он мечется по комнате. Тима мне не чужой, я его вырастила, да и тебя не первый день знаю, потому и хочу помочь вам.
— Мало того что он не обращает на меня никакого внимания, так он бесчувственный совсем! — выпалила я заветное.
— Все значительно хуже, чем я думала. Он не бесчувственный, поверь мне. Он привык все скрывать в себе, да и говорить не мастак, может показаться нелюдимым, но это не так. Ну ладно, а твои чувства, каковы они?
— А что мои чувства? С ними все в порядке, — несколько выбилась я из колеи.
— А я не уверена в этом. Где твоя нежность, к примеру?
— Это к Тимохе, что ли, нежность? — вырвалось у меня.
Федосья нахмурилась:
— Так ты что, его Тимохой зовешь?
Я смутилась, досадуя на свою оплошность:
— Да нет, я оговорилась просто.
— Раз ты его Тимохой называешь, пусть иногда, значит, относишься к нему пренебрежительно, значит, для тебя он дурачок, не стоящий настоящих чувств. Вот от этого и все беды твои идут.
— А он разве уважает меня? Да он даже никогда меня ни о чем не спросил!
— Не речист Тима, согласна. А о чем ты его спрашиваешь, насколько делами его интересуешься?
Я вспомнила, что не очень-то его и спрашивала.
— Вот видишь, ваша семья — это вы двое, он и ты, почему же ты от него только ждешь и внимания, и привета, и ласки? С чего ты решила, что он тебе должен, а ты ему нет? Именно от жены всегда исходит и понимание, и сочувствие, и ласка. Но это если она любит. А ты не любишь его, правда? Только пользуешься им. Большой недостаток Тима, что он так и не научился проявлять свои чувства, но они у него есть. И он любит тебя, так что, извини, бесчувственная, выходит дело, ты, а не он.
— Любит, вы говорите?! Это не любовь, а… а… просто даже не знаю что!
— Тим тебя любит и всегда любил, еще когда ты совсем девчонкой была. Неужели ты никогда не задавалась вопросом: почему чужой, взрослый парень все время крутится возле тебя, постоянно приходит тебе на помощь? Ты же не глупая, а рассуждаешь как маленькая балованная девочка.
— Не знаю, — проскулила я, — думала, что он просто так.
— Опять просто так? Что же это за слово у тебя такое волшебное, скажешь его, и разбираться ни в чем не надо, задумываться не надо?
Мне вдруг стало так тошно, казалось, что сейчас потеряю сознание, грохнусь в обморок.
— Что с тобой, Тоня? Ты так сильно побледнела, на вот, выпей чаю.
Выпить я не успела, рот наполнился соленой слюной, и я полетела на кухню, к помойному ведру. Прополаскивая после рвоты рот и умываясь, я обнаружила неподалеку Федосью. Напоив меня какой-то травкой, кажется ромашкой, она помогла мне лечь, даже одеяльцем укрыла.
— Ну вот что, хорошая моя, — присела она рядом на краешек постели, — по всему видно, что ты беременна.
— Не может быть! Вы ошиблись, это я от нервов.
— Почему же не может быть? — удивилась она. — Вы ведь спали вместе? Было у вас что-то?
— Ну да, было, все было. Но я не беременна, — продолжала я рыдать, уткнувшись в подушку.
— Чего ты тогда ревешь?
— Потому что я не хочу, не хочу ребенка!
