Елена Ярилина - Колдовская любовь
Что-то они все так притихли, чего ждут, может, неприятностей каких? Ага, и головы у них уже не задраны, наоборот, опущены, смотрят в землю, птицы, что ли, этой боятся? Так разбежались бы, уж в домах-то она их не достанет. Раздался резкий свист, тень накрыла нас, толпа шарахнулась в сторону и замерла там. Птице надоело кружить, и она совершила посадку. У нее было две ноги, как и положено каждой приличной птице, а вовсе не четыре, как у дракона, и ноги эти были тоньше и выше. Затем птица подобрала под себя ноги, как бы села на них, словно курица на яйца, и по ее боку соскользнул на землю всадник в яркой металлической каске, таком же нагруднике и щегольских кожаных сапожках. Мама моя, они летают на птицах! Хотя чему я удивляюсь, ничего такого уж необыкновенного в этом нет. Небось и мы летали бы, если бы у нас такие были, ведь если подумать как следует, то на них летать куда удобнее, чем на самолетах и вертолетах. Сунул ей в морду сена или чего она там жрет, и никакого бензина-керосина не надо, аэродромы тоже не нужны, она же куда хочешь сядет, и никакого тебе рева двигателей, от которого уши закладывает. Про выгоды для экологии и говорить нечего. Опять же, если такая птичка ненароком и грохнется, то уж точно не взорвется, красота просто!
Пока я предавалась радужным мечтам, как изменилась бы моя жизнь, заведись в моем деревенском хозяйстве такая пташка, и строила планы, куда бы я на ней в первую очередь полетела, птичий всадник держал перед толпой речь. Чего он там верещал им, не знаю, но слушать его было неприятно. То взлаивающие, то взвизгивающие звуки его речи резали мой нежный слух. Я заметила только, что он без конца тыкает в сторону дракона небольшим своим кнутиком. Опустив головы, все его почтительно слушали, даже Укль и тот перестал умываться, сопеть и притих. На меня никто не обращал ни малейшего внимания, и я начала потихоньку перемещаться поближе к птичке, надо же успеть рассмотреть ее, а то этот напыщенный фрукт закончит свою речь, да и улетит, а мне, может, больше никогда не доведется увидеть ее так близко.
Вблизи птица производила довольно жалкое впечатление, несмотря на свои потрясающие размеры. Перья на ее боках, там, где елозили по ней ноги всадника, были почти все вытерты, кое-где даже виднелись ссадины, в том числе свежие, из них сочилась зеленая кровь, да и вся птица была грязная, худая. Бьет ее этот гад все время, что ли? Вот садюга!
— Ты чего это? К ней нельзя подходить… рассердится, — услышала я вдруг шепот чучелки рядом с собой.
— Кто?
— Кыкль, — ответил он мне, если я только правильно поняла его, но скорее всего правильно, такое имечко как нельзя лучше подходило к надменной морде летающего начальника.
— А чего он хочет, зачем прилетел? — продолжила я беседу шепотом.
— Хочет Укля у нас забрать.
— Слушай, а как тебя зовут? — Не совсем подходящий, конечно, момент для подобного вопроса, но мне как-то очень уж захотелось узнать его имя. Вопросу он удивился, уставился на меня черными блестящими глазками.
— Я муж твой, а ты моя жена.
— Это мне понятно, но имя твое как, есть у тебя имя? Или у вас жене не положено к мужу по имени обращаться? — продолжила я расспросы.
Думал он не меньше минуты, то ли все не мог решить, стоит ли открывать мне тайну своего имени, то ли вспоминал, как его зовут.
— Аль, — прошептал он наконец.
— Аль? Здорово. Слушай, Аль, у тебя отличное имя, мне нравится, а меня Тоня зовут. Скажи мне, Аль, зачем этому Кыклю так срочно понадобился ваш Укль? — Как у меня язык не заплелся, черт ногу сломит в их именах! Ответить-то он мне ответил, зачем понадобился дракон этому чинуше, только я ни слова не поняла, сплошные идиоматические выражения и ни единого знакомого.
Видя мое искреннее недоумение, он еще немного подумал и пояснил совсем уже коротко:
— Почетно.
— Ага. А вам он зачем, тоже для почета?
Аль кивнул, и по его глазам было видно, что ящера отдавать ему совсем не хочется, хоть тот, озорник, и душит у них кур. Во всяком случае, именно так я истолковала печальное выражение его личика.
— Ну и не отдавайте тогда, а то он его тоже заморит, смотри, что он с птицей сотворил, — посоветовала я негодующим шепотом, показывая на ссадины на боках перевозочного средства.
— Нельзя, — горестно вздохнул Аль.
— Ладно, подожди переживать. Не заберет же он его прямо сейчас. Куда он его денет, не на птицу же посадит? «Боливар не выдержит двоих», — попробовала я его утешить, жаль только, что он вряд ли что понял.
Тем временем противный Кыкль, видимо, уже утряс с жителями все свои вопросы, потому что собрался отправляться обратно. При его приближении птичка задрожала отчетливой дрожью и даже попробовала спрятать голову в свое пышное грудное оперение, но всадник вытянул ее кнутом по многострадальному боку, и хорошо так вытянул, с оттяжкой.
— Ах ты, охламон, ах ты, фашист недобитый! — с чувством выдала я, подскочила к нему и выхватила у него кнут.
Он выпучил глаза и весь аж почернел от злости, щеки его надулись так, что я не удивилась бы, если бы с громким треском они вдруг лопнули. Он прокричал что-то с натугой и закашлялся. Я из его крика поняла только слово «взять» и разозлилась окончательно. Неизвестно, как пошло бы дальше наше общение, но тут вперед выдвинулся Аль, почтительно поклонился и просительно залепетал. Слова его были понятны, только говорил он их как-то присюсюкивая, из почтения, что ли? Аль извинялся перед этим садистом за то, что его жена, ничего не понимая, вмешалась, за что он ее обязательно накажет, но только сам. В общем, я так поняла, что он меня защищал, как умел. Начальник был сильно зол, поэтому обещание наказания его не устроило, ему нужно было немедленно найти выход своему гневу, и он ткнул Аля кулаком в грудь. От этого тычка бедняга отлетел и шлепнулся в пыль. Всадник с идиотским именем Кыкль заухмылялся довольный, что так ловко справился со строптивым мужиком. А еще бы ему не справиться, когда он в три раза толще и ничем не был утомлен, в отличие от Аля. В это критическое мгновение я вспомнила, зачем мой так называемый муж взял меня в дом. Кажется, он хвалил мою силу, или как он там сказал, крепость? Вот и пора бы мне уже ее доказать.
После моего тычка Кыкль отлетел уже не на метр, как Аль, а на добрых три, споткнулся обо что-то, вертанулся вокруг себя и упал ничком. Когда же вскочил с разбитой мордой и принялся ругаться, захлебываясь словами и размахивая руками, я поняла, что дела мои не слишком хороши. Не очень охотно, но повинуясь приказам Кыкля, три остальных палача стали подбираться ко мне поближе с намерением схватить и связать. В руках одного из них была веревка. Я оглянулась. Аль уже поднялся и стоял довольно уверенно, значит, ничего особенно плохого с ним не произошло. На меня он не смотрел, что в общем-то было понятно: выбирая между собой и женой-лентяйкой, свалившейся на его голову неизвестно откуда, он выбрал себя. Эх, была не была, где наша не пропадала! Я рванулась, свалив по дороге неосторожно приблизившегося ко мне мужика с веревкой, подскочила к птичке и с маху влетела в седло, сама удивляясь своей прыти. Меня никто даже не попытался стащить с моего насеста, все не только оторопели, но дружно подались назад, на их лицах было написано не удивление, а неподдельный ужас, видно, мой поступок был совсем уж из ряда вон выходящим. Только ящер смотрел, как мне показалось, с юмором. Аль стоял отвернувшись.
