Анна Смолякова - Замок из песка
— Да и потом, как же вас можно не знать? Вы же великолепная!.. А интересно, вы меня помните?
— Нет, — зачем-то соврала я.
— И очень жаль! Потому что я вас помню прекрасно. Вы тогда еще приходили в театр в качестве простого зрителя. Вот как мы все!
Славик кивнул головой в другую сторону, и я с ужасом разглядела кучкующихся неподалеку Татьянку и Молодую. Обе они приветливо мне улыбались.
— Вы были тогда чудесная, чистая девочка с огромными прекрасными глазами. А потом куда-то пропали… Я же не знал, что у вас начался период интенсивных репетиций! Боже мой, я вообще о вас ничего не знал!.. Но это как раз дело поправимое. Как-нибудь я подожду вас после спектакля и обязательно провожу домой!
— Нет-нет, не стоит! — попыталась испуганно возразить я. Но Славик только успокаивающе похлопал меня по плечу. И взгляд его ласково сказал: «Все нормально. Не нужно проявлять излишнюю скромность, мне это совсем нетрудно».
На том мы и расстались. И уже подходя к дверям, я услышала, как Славик объясняет своим подружкам:
— Очень хорошая девочка была! Тонко чувствующая и музыкальная… Помню, однажды они с подругой пришли в театр такие нарядные! Я спрашиваю: «Что случилось?» А Настенька мне смущенно так отвечает: «У Верди сегодня день рождения. Мы отмечать собрались»…
Правда, о новоявленном поклоннике я перестала вспоминать, как только за мной захлопнулась дверь служебного входа. Теперь меня больше тревожил вопрос: явится ли в театр жена Иволгина? Сегодня ее присутствие было бы вполне уместно. Но, Боже, как мне этого не хотелось!
И, наверное, там, наверху, услышали мои молитвы, потому что Алексей пришел на спектакль один. Одет он был как обычно: в горчичного цвета пиджак, черную водолазку и черные шерстяные брюки, особо радостным не выглядел, как, впрочем, и особенно задумчивым.
«И в самом деле, что ему огорчаться? — подумала я, нащупывая сквозь стенку сумки моего бронзового ястреба. — Подумаешь, тридцать пять! Может еще человек танцевать и танцует прекрасно! Никто его на пенсию отправлять не собирается».
Иволгин неспешно и со вкусом курил, сидя на подоконнике. До урны было достаточно далеко, пепел его сигареты серой пудрой оседал на полу. Я остановилась у стены, не решаясь подойти ближе.
— Привет, — Алексей щелчком отбросил окурок в сторону и обернулся. — Что стоишь такая грустная? Курить будешь?
— Я же не курю!
— Извини, забыл… Да, в самом деле, сложно представить тебя с сигаретой во рту. Жизелька, она и есть Жизелька…
Я зачем-то согласно кивнула, хотя Иволгин уже не смотрел в мою сторону.
Мы говорили не о том и думали не о том. Точнее, я-то знала, что нужно решиться и все-таки поздравить его с днем рождения. А вот он в своих мыслях был, похоже, очень и очень далеко. Но время шло, пора было уже готовиться к спектаклю, а подсвечник так и лежал тяжким грузом в моей сумке.
— Алексей, — наконец решилась я, отлепляясь от стены, — с днем рождения вас… Я желаю вам счастья, Алеша…
Он удивленно приподнял брови и улыбнулся своей особенной, чудесной улыбкой. Именно сейчас между нами должно было произойти что-то важное. Что-то такое, от чего будет зависеть вся моя дальнейшая жизнь. Я поспешно полезла в сумку, достала из нее крылышки. И в этот самый момент с шумом и хохотом в курилку ввалились «виллисы» — девчонки из кордебалета, танцующие во втором акте в стае призраков. Прятать подсвечник было уже поздно. Оставалось только протянуть его изумленному Иволгину с кратким и бесцветным: «Это вам».
— У-у-у! — тихо прогудели девчонки мне в спину. А я с горечью подумала, что все вышло совсем-совсем не так, как хотелось…
Но, оказалось, не я одна помнила о дне его рождения. Ближе к началу спектакля смущенного и веселого Алексея даже заставили выпить шампанского под одобрительное гудение труппы. За первым бокалом пошел второй, правда, уже втайне от главного балетмейстера.
В общем, на сцену Иволгин выбежал чуть более раскрасневшимся и веселым, чем полагается быть несчастному Гансу. И даже подмигнул мне в сцене разборок, одними губами шепнув: «Спасибо!»
А в антракте он разудало и радостно целовался со всеми девочками по очереди. То одни, то другие тонкие ручки обвивали его шею, то одна, то другая головка в белом веночке прижималась к его щеке. Я наблюдала за всем этим со стороны и не ощущала ни малейшего желания присоединиться к общему шутовскому веселью. Впрочем, меня и не звали. Только машинист сцены Костя, ползающий на коленях рядом с надгробием Жизели и проверяющий люк, поинтересовался:
— А ты чего не идешь с Гансом лобызаться?
— А зачем? Я лучше вас тут поконтролирую.
— И то верно, — он добродушно разулыбался. — В нашем деле без контроля никак нельзя. А то вон в прошлом году не проверили лифт перед спектаклем, а от могильной плиты, как назло, какая-то щепка откололась… Жизель только в могилку сходить, а юбка ка-ак зацепится! И ни туда, ни сюда! Так Альберту, вместо того чтобы ее удерживать, пришлось деликатно отцепить подол и запихать подружку в яму: мол, давай-давай, дорогая, умерла так умерла!
Я тихонько рассмеялась. Антракт близился к концу. Нецелованными оставались всего двое или трое «виллисок», остальные уже поправляли юбки и прически перед зеркалом. Мне тоже пора было готовиться к выходу.
Бросив последний взгляд на Алексея, я уже собралась идти, как вдруг услышала совсем рядом, за соседней кулисой, негромкие голоса. Разговаривали девчонки из кордебалета: большегрудая Алла и ушастая Лиля, та самая, которая высказывалась недавно по поводу непионерского возраста Иволгина.
— Интересно, как он сегодня второй акт танцевать собирается? — недоумевала Алла, разминающая левую стопу. — По диагонали его точно поведет! Видала, ему еще водочки в стакан плеснули? И ведь выпил, не поморщился…
— А сегодня в связи с его днем рождения сокращенный спектакль будет! — невозмутимо и весело отзывалась Лиля.
— Это как?
— А очень просто. Только мы в диагональ встанем, как из-за кулис метнется Суслова и вместо Альберта закроет грудью Ганса! Причем заявит Мирте, что па-де-де ему танцевать нельзя, потому что у него сердце больное!
Девчонки весело расхохотались, а я больно впилась ногтями в собственную руку. Как догадались эти болтушки о моих чувствах к Иволгину, было непонятно. Да только ли они? Скорее всего об этом знал уже весь театр.
— Ты видела, кстати, что она ему подарила? — продолжала между тем Лиля. — Подсвечник!!!
Снова необъяснимое «ха-ха-ха». И только когда Алла принялась развивать тему, мне стало ясно, над чем они смеялись.
— Подарочек с намеком, да? Как в том анекдоте: «Вставьте мне… свечи в канделябр!»
