Развод. Она не твоя (СИ) - Дюжева Маргарита

Анну, за то, что мясом наружу не вывернулась, чтобы вытащить его задницу из передряги.

Аринке и то досталось. В приступе гнева он брезгливо выплюнул — не надо было ее вообще заводить, пользы все равно никакой.

Но больше всего он ненавидел, конечно, Александра. За то, что тот посмел рассмотреть во мне женщину, подарил мне крылья. Спас.

Такой вот интересный у меня муж. Был. К счастью, нас уже развели. И теперь мы виделись только на слушаньях в суде, куда я приходила, цокая дорогими шпильками, а Семена приводили в наручниках и держали за решеткой, как зверя.

Он и вел себя как зверь. Орал, что ни в всем не виноват, что его оклеветали и подставили, что требует справедливости и наказания для всех причастных.

На последнем слушанье, Абрамов так и вовсе заявил, зло тыкая в меня пальцем:

— Это все она! И деньги все у нее! Ей самое место за решеткой, — и столько ненависти в глазах было, что меня передернуло.

Как подло…и как ожидаемо.

А ведь у нас с ним даже была встреча.

Да, я пришла к нему на свидание. Зачем? Хотела посмотреть в глаза своему некрасивому прошлому и поставить точку.

А Семен был в своем амплуа:

— Ты должна немедленно забрать свое заявление!

— С чего бы это? — хмыкнула я, глядя на мужчину по ту сторону разделительного стекла. Хотя какой это мужчина? Так, жалкий кусок чего-то невразумительного.

— С того, что я твой муж.

— Бывший.

Благодаря Саше развод прошел как по маслу. Быстро и справедливо. И все то, что Семочка так старательно пытался скрысить, припрятать от никчемной, ничего не делающей жены, выплыло наружу. И покупка квартиры, и приобретение дорогой машины, и скрытые счета. Все подняли.

Этого он мне тоже не мог простить. Потому что до сих пор был уверен, что все всегда принадлежало ему, а я — просто сидела у него на горбу и ничего не делала.

— И отец твоего ребенка!

— И что?

— Хочешь, чтобы потом Арина узнала, кто засадил ее папочку в тюрьму?

— Боюсь к твоему возвращению, у Арины будет другой папочка. Более подходящий, — вернула ему те самые слова, которыми он убивал меня под дождем возле машины.

— Как бы не так! Я вернусь и тогда… — лицо перекосило от злобы.

— И тогда мы будем тебя ждать, — раздалось у меня за спиной.

Саша… Пришел…

И снова стало так хорошо и спокойно, что улыбка растеклась по губам.

— Что, решил подобрать за мной б-ушную жену? Нравится старье? — Семен выглядел омерзительно в своем мелочном гневе, но его слова меня больше не задевали.

Я обернулась к Александру, поймала его напряженный взгляд и коротко кивнула, как бы говоря: все у меня в порядке, но я рада, что ты пришел.

Взгляд потеплел.

— Ну так что, — не унимался Семен, не в силах прочитать наш мысленный диалог, — нравится моя баба?

— Она не твоя, — улыбнулся Саша, положив мне руку на плечо. Я прижалась к ней щекой, на миг позволив себе раствориться в тепле, — и не баба, а самая прекрасная женщина на земле.

Абрамов зло рассмеялся:

— Самая прекрасная? Да она ничтожество, которое только и годится, чтобы детям сраную жопу подтирать, да жрать готовить.

Рука на моем плече напряглась, но я накрыла ее своей ладонью, призывая к спокойствию.

— Всего хорошего, Семен. Заявление я забирать не стану. И буду всячески помогать следствию, чтобы ты получил максимально полное наказание.

— Сука! — завопил он мне в спину, — неблагодарная сука.

Не знаю, за что я должна была его благодарить, но он в это свято верил.

Ну и пусть. Счастья ему с этой верой. Надеюсь, она поможет ему долгими пустыми ночами, проведенными за решеткой.

Уходя из комнаты свиданий, я жалела только об одном. О годах, потраченных не на того человека, и своей слепоте.

Мы отошли от дверей на десяток шагов, когда Алексендр не выдержал и рывком развернул меня к себе:

— Зачем ты пришла к этому мерзавцу?

Это ревность?

Я засмотрелась на него. Не красавец, но глаз не оторвать. Потому что настоящий. Мужчина. Мой.

— Хотела посмотреть в глаза своему прошлому и поставить точку.

— Поставила?

— Да, — я нашла его руку и сплела наши пальцы, — теперь можно идти дальше, не оглядываясь.

— Вместе?

— Да, только так.

Он поцеловал меня прямо посреди сумрачного коридора в окружении решеток, и я ответила.

Неважно, какое место вокруг нас. Главное, что мы есть друг у друга.

***

Александр

На слушанье дела Спиридонова я Марию не пускал. Это была война, некрасивая и жестокая, и я не хотел, чтобы Мария окуналась во все это.

Петр Васильевич негодовал, что его посмели задержать, грозился самыми дорогими адвокатами, знакомствами с прокурором, мэром и еще хрен знает кем.

Только и я не промах, не просто так портки просиживал, лелея мысли о мести.

Я готовился. У меня была такая доказательная база, что никакие адвокаты Спиридонову помочь не могли, а мэр и остальные будут улепетывать со всех ног, чтобы не дай бог не замараться.

Он это понял, как только услышал мою фамилию.

— Борисов, значит, — криво усмехаясь спросил, когда я пришел к нему, чтобы встретиться наедине в каменном мешке следственного изолятора, — Федькин выпердыш? Помню, помню…

На лице выражение конченого сволочизма. Вальяжный тон, мол не в камере сижу, а по-прежнему пуп земли, который кого угодно прокрутит и нагнет.

— Как маменька? — спросил все с той же ублюдочной улыбкой, — говорят, болела много.

— До сих пор болеет, — спокойно ответил я, — врачи сказали, что бессильны.

— Так, может, и не стоит мучать старушку? Может, ее того…и дело с концом?

Мне хотелось его убить. И я бы убил. Раньше.

Ведь именно об этом я мечтал все годы, пока собирался силами для ответного удара. Загнать эту мразь в угол и собственноручно выдрать поганое сердце из жирной груди. Смотреть как корчится от боли, а дальше будь что будет.

Хотел взорвать все к чертовой матери, включая свою собственную жизнь, потому что не видел в ней смысла.

Ради чего держаться? Уже за сорок. Семьи нет. Детей нет. Ничего нет! Вместо этого только месть, мысли о которой были моими неизменными спутниками на протяжении многих лет.

Уничтожить, сломать, а потом будь что будет.

Я бы так и сделал… Если бы не Мария, неожиданно налетевшая на меня в больничном коридоре и ее отчаянное «не отдавайте меня им». Именно она вернула мне вкус к жизни. Сама того, не подозревая остановила на пороге рокового шага, не дала переступить черту, за которой кроме саморазрушения ничего бы не осталось.

— А заодно и ты куда-нибудь сгинешь. Например, прыгнешь с небоскреба? Такие мстители всегда в конце дохнут, потому что у них ничего нет, кроме никчемных планчиков.

Он провоцировал, унижал, хотел причинить боль, но в глазах плескался страх.

А мне хотелось его убить, но вместо этого я улыбался.

Незачем мараться о навоз. Есть другие пути, чтобы справедливость восторжествовала и каждый получил по заслугам.

— Какие у меня планы? — я задумчиво потер подбородок, — прийти домой и навернуть вкусного борща со сметаной. Ммм… аж слюна потекла. Потом поиграть с ребенком, посмотреть фильм, заснуть рядом с любимой женщиной, предварительно залюбив ее так, чтобы она впала в блаженную кому. А завтра навещу мать, и пусть она меня не узнает, но расскажу ей, что отец теперь может спать спокойно.

Он пренебрежительно хмыкнул:

— Жаль, я рассчитывал, что ты бросишься под поезд. Потому что у тебя больше нет причин топтать эту землю.

— О нет, дорогой Мой Перт Васильевич, у меня миллион причин, чтобы топтать ее бесконечно долго. Так что всего вам хорошего, не поминайте лихом, и за решеткой сильно не расслабляйтесь. Там слабаков не любят.

Я ушел, а он остался. В камере. В прошлой жизни.

Пусть будет суд и официальный приговор, реальный срок.

Я свое дело сделал. Настало время жить.

Эпилог

Что стало с участниками прошлогоднего безумия?