Хорошая девочка. Версия 2.0 (СИ) - Шабанн Дора

М. Горький «Дорогие мои дети!»

Написала-таки Бенедикту — требовала вбитая с детства ответственность. Я же обещала. Назад прилетело невиданное: «Не волнуйтесь. Все решили с вашим мужем».

Што? С Сашей? Решили?

Обалдеть! Что делается-то?

Прямо чувствую, завтра снег повалит несмотря на конец марта. Возможно, будет дикий минус и страшный буран…

Ну, хорошо же, дернем ослика тогда. Без него там точно не обошлось. Уж больно у кого-то лицо было пакостное утром. А сколько на нем было предвкушения.

И о чудо, ребенок трубку внезапно взял. Отлично. На мой невинный вопрос, заданный ровным, спокойным тоном:

— Что там у вас случилось? — полилось такое…

Я порадовалась, что уже сижу в такси.

— Да все нормально. А классно я, да? Не успел же он, нет? Так ему и надо. Ты же всех там уделала? Я горжусь тобой, мам…

— Милый, тормози на поворотах. Старая мамочка не успевает за крейсерским полетом твоей мысли, — взмолилась я, ибо напрочь запуталась, кто, что, куда и кому.

— Да нормально все. Просто отец немного занят со мной, был. Поэтому к тебе на кафедру не успел. Такая жалость.

— Вот это все, конечно, замечательно, — начала я.

Но сына, видимо, распирало от восторга:

— Отлично же вышло! Все в шоке, а Александр Михайлович злющий: и тут встрял, и у вас там все пропустил.

Очень хочется уже конкретики, так как мозг генерирует идеи одна страшней другой:

— Русик, а что ты сделал?

— Я решил по твоему совету нести добро в массы. Но пока про добро понимаю еще не очень, поэтому решил начать с красоты… она же спасет мир, да?

Вот это прямо страшно сейчас было. Он что, текст готовил?

— Радость моя, не пугай. Что ты сделал?

— Мам, не волнуйся, я тебе фотки пришлю. Так и не расскажешь. Но нашим всем очень понравилось, а директору с Бенедиктом почему-то нет. Ну, отец тоже оказался не в восторге. Хотя, что бы я ни сделал, ему все плохо, — а вот тут, под толстым слоем бравады и псевдопофигизма, была боль.

Боль и тоска отвергнутого родителем ребенка. И сколько бы я ни старалась, отца я Русику все равно не заменю. А Саша мыслит в какой-то иной плоскости, куда я со своими просьбами уделить время сыну, поддержать его, похвалить, подбодрить не вписывалась совсем.

Александр сразу начинал вопить: «Чего ты с ним носишься? Разбалуешь! Он не кисейная барышня! Да что он за мужик из-за всякой фигни расстраиваться?».

Как бы это ужасно ни звучало, но по этому вопросу Саша меня и в хорошие наши годы не слышал, что уж сейчас-то надеяться?

Меж тем сын продолжал:

— Ты, правда, не беспокойся. Пусть он теперь поучаствует, один раз за десять лет-то можно? И вообще, неясно, чего он психанул? Ну Бенедикт-то, понятное дело, сначала тебя набрал. А ты занята. Вот такая досада. Пришлось Александру Михайловичу отдуваться. Но все хорошо. Уже.

— Сына, тормози. Фото я еще не видела, поэтому вкратце: что ты сделал, что теперь будет и что нам надо для того, чтобы ситуацию исправить.

Конечно, я подумаю об этом потом, но информацию для размышлений хотелось бы иметь.

— Не, мам. Лови фото. А так — у меня все норм. Я уже дома. Сейчас и уроки, и проекты, и уборку сделаю. Чего на ужин хочешь? Картошки пожарить? Или будем пасту готовить, как ты любишь?

Вот это да.

Фото смотреть после такой преамбулы реально страшно. Если Русик предлагает убрать дом и приготовить поесть, то там по меньшей мере разбитые окна во всей школе, матерные слова по периметру фундамента и далеко посланные Бенедикт с директором.

Ладно, выплывем как-нибудь.

Теперь о насущном:

— Значит так. Я поехала в «Пять сезонов». Готовь себе, что хочешь. Посиди, пожалуйста, сегодня дома. Отца не пускай, если примчится. Вообще, сделай вид, что тебя нет. Завтра к вечеру я вернусь. Обсудим твое геройство и все остальное прочее. Телефон я выключу, как прибуду на место. Напишу тебе перед этим.

— Хорошо, мам. Отдохни там, проветрись. А где именно ты ночевать будешь, а то беспокойно мне что-то?

Территорию базы отдыха Рус знал неплохо. Мы на нее уже пять лет выезжали почти регулярно раза два-три в год, когда получалось урвать немножко времени у бесконечной работы. Сначала с Сашей, последние пару лет вдвоем.

Грустно, но теперь вот так.

— Я взяла вигвам, дальний, у озера.

— Понял тебя. Не мерзни там, на берегу, и лебедей не корми, ну их на фиг. До этой их заводи пока доберешься — все ноги переломаешь и намокнешь.

— А говорил, что не лазал к птицам, а, молодой человек?

— Давно это было, так давно, что не считается. И вообще, сиди себе в вигваме, пей винишко, смотри на воду. Отдохни от людей хоть чуть-чуть, а то мы такие пакостные твари, что просто ужас и кошмар.

— Русик, а с чего это вдруг такое уничижение? — не насторожился бы здесь только Саша.

— Да понял я тут про себя кое-что. Может, тоже потом к твоему мозгоправу попрошусь.

Ой-ой-ой.

Чем дальше — тем страшнее.

— Хорошо. Разберемся. Лечиться так всей семьей, ты прав.

— Повезло, что она у нас с тобой теперь компактная, — фыркнул ребенок.

— Руслан, то, что я развожусь с твоим отцом, не означает, что с ним разводишься и ты. Я никак не планирую препятствовать вашему общению, если тебе это надо.

Тихо было довольно долго. Я даже отняла от уха смартфон — посмотреть, не прервалось ли соединение, а потом сын достаточно резко рыкнул:

— Он мне был очень нужен лет пятнадцать назад, и тринадцать тоже, может, даже и десять. А теперь ну его на фиг, мам. Я разберусь, ты не переживай.

Вот так продемонстрировав друг другу, как у нас «все хорошо», распрощались.

Глава 54

Сон разума и ужасы нашего городка в одном флаконе

'Каждый выбирает по себе

Слово для любви и для молитвы.

Шпагу для дуэли, меч для битвы

Каждый выбирает по себе…'

Юрий Левитанский «Каждый выбирает для себя»

Это были не все сюрпризы на сегодня. Такси только-только вырулило на трассу «Скандинавия»: и дорога улучшилась, и скорость увеличилась, и нате вам.

Неуловимый три недели Александр Михайлович материализовался вдруг в моем телефоне. Без объявления, так сказать.

Новый ринг-тон, установленный мне добрым осликом после нашего переезда и передачи документов адвокату, до сих пор заставляет меня вздрагивать, а уж сам почти бывший муж пугает с первых слов:

— Льдинка моя, прости. Я не успел приехать тебя поддержать.

Ась?

Што-таки происходит, я вас спрашиваю?

— Был занят с нашим сыном. Все уже хорошо. Не волнуйся!

Я не обалдела, я охренела, простите, Пресвятые Просветители.

— Саша, что происходит?

— Все хорошо, милая. Все в порядке. Я дал тебе время прийти в себя, успокоиться. Понять, что за глупость с разводом ты затеяла.

Ох, началось в колхозе утро… наша песня хороша…

— А потом решил, ну, хочет моя девочка еще раз белое платье и медовый месяц — пожалуйста! Сейчас разведёмся. Летом поженимся. Пышная свадьба у нас уже была. Теперь можно по-простому: распишемся красивые, да к тёплому морю на недельку. В прошлый раз так ведь и не выбрались…

У меня что-то со слухом?

С головой?

Это что за бред?

— При последнем разговоре ты меня не просто оскорбил. Ты мне угрожал, — начинаю тихо звереть.

— Прости, милая. Запутался. Перенервничал. Сейчас мы оба успокоились и можем, наконец-то, нормально договориться.

Да ежки-плошки, Саша! Где эти предложения были весь месяц?

— Именно! Договориться и, наконец-то, разойтись.

Сопение и вдруг такое:

— Если ты так хочешь — нет проблем. Потом просто поженимся опять. Я очень виноват, Льдинка. Признаю. Но я все понял, осознал, сделал выводы. Кстати, подумал, что с моим новым контрактом, мы вполне можем позволить себе домик в лесу, как ты раньше хотела. Поставим пасеку на опушке, заберешь дедушкины ульи из Ухты, я помню, ты за них переживала.