Наталья Калинина - Нечаянные грезы
Алеша положил голову ей на грудь, и она погладила его мягкие волосы. Еще и еще. Это ее успокоило.
— Все хорошо, Марыняша. Это пройдет, когда ты станешь моей женой. Навсегда пройдет.
— Глупый. Ну зачем, спрашивается, тебе смолоду надевать на шею это ярмо?
Он поднял голову и долго смотрел на нее с любопытством и недоверием.
— Наверное, ты никогда не была замужем.
— Не была. Хотя поначалу мы жили с Павлом одной семьей. Но он ни в чем не ущемлял мою свободу.
— Теперь ты живешь одна, — сделал вывод Алеша.
— Мы остались большими друзьями. Я многим обязана Павлу. Можно сказать, всем.
— Значит, мне придется просить у доброго папочки твоей руки. Он пьет французский коньяк?
Муся взъерошила Алешины волосы и спросила, глядя ему прямо в глаза:
— Ну что ты так привязался ко мне? Или всего лишь ломаешь комедию?
Он резко встал, пригладил волосы, сел на свою полку и сказал, отчетливо чеканя каждое слово:
— Не уйду. Все равно никуда не уйду. Если хочешь, можешь вызвать милицию.
— Нет, я хочу шампанского, — сказала Муся. — Все-таки сегодня Новый год.
Он с готовностью разлил по бокалам остатки вина.
— Мы перешли на «ты» без брудершафта. Это вопиющее бескультурье.
Муся улыбнулась и показала ему язык. Он мгновенно очутился рядом, облил шампанским верх ее пижамы.
— Ну вот, теперь так или иначе ее придется снять. — Он быстро расстегнул пуговицы и упал лицом ей на грудь. — От тебя пахнет счастьем, — прошептал он.
Алеша поставил на платформу ее чемодан и сумку.
— Тебя встречают. — Он кивнул в сторону спешащих ей навстречу женщины и мужчины. — Мне пора.
Она видела, как Алеша одним прыжком очутился в тамбуре. Потом его силуэт промелькнул в коридоре. «Только не стой у окна, — мысленно попросила Муся. — Это… невыносимо».
— Надень немедленно шапку, — велела подоспевшая Анна Герасимовна. — У нас такой лютый мороз. — С Новым годом, родная.
— С Новым годом. — Муся машинально вдохнула знакомый запах — от Анны Герасимовны до сих пор пахло детской, хотя Ванька уже вырос.
— Иван здоров. Я не стала его будить — вчера у нас были Волоколамовы-старшие с внучкой, и он угомонился во втором часу. По-моему, парнишка влюбился в маленькую Настену.
Муся осторожно скосила глаза вправо и встретилась с Алешиным взглядом. Она не видела его самого — его словно и не было там, в коридоре вагона. Зато был его удручающе тоскливый взгляд.
— Паша просил позвонить, как только приедем, — тараторила Анна Герасимовна. — Он сказал, ты была одна в купе. Не страшно было?
— Нет. — Она вздрогнула и обернулась назад. Успела увидеть, как Алеша присел, спрятавшись за широкую спину проводницы. Поезд громыхнул железными соединениями и медленно поплыл вдоль платформы.
— Страшно. Очень страшно. Но я вовсю старалась не подавать вида.
— Ты у нас умница.
Она увидела его в последний раз. Вернее, не его самого, а руку, в которой он держал гвоздики. Они кивали ей пушистыми головками.
«Я тебя люблю, но я не имею права, понимаешь? — послала она мысленный сигнал. — Ты должен это понять».
Гвоздики описали плавный круг и упали к ногам Муси. Их было шесть. Седьмая, догадалась она, осталась у него.
— Чудак какой-то, — комментировала Анна Герасимовна. — Знакомый?
— Выпили шампанского, поговорили… Он совсем ребенок.
— Оно и видно. — Анна Герасимовна испытующе посмотрела на Мусю. — Похорошела до неприличия. Наверное, все мужики перед тобой на цыпочках бегают.
— Ну, не все, конечно. — Муся вспомнила потные похотливые физиономии посетителей ночного клуба, в котором она работала, и поморщилась от отвращения. — На работе меня в основном окружают женщины и дети.
— Не могли позавчера тебя отпустить. Бедняжка! Новый год в поезде встречала. Ну ничего, сегодня придут обе Настены, и мы закатим праздничный обед. Мать уже испекла кулебяку с грибами и расстегаи с визигой.
Поезд мигнул напоследок красными фонариками тормозных огней и скрылся в морозной дымке. Муся сгорбилась, надела поглубже меховой капор. Впервые за последние одиннадцать лет она не испытывала радости, ступив на Ванькину территорию, как она называла мысленно N. Наоборот, ее сердце было полно печали.
— Я вижу, ты очень устала. Ну да, знаю я эти детские утренники — сплошной галдеж и бестолковщина. После них нужно целый месяц в себя приходить.
— Да нет, я уже в порядке. — Она села на переднее сиденье старенького «жигуленка» Волоколамовых, только сейчас разглядев, как постарел и весь словно обветшал Петр Данилович. — Вера Афанасьевна не болеет?
— Ни в коем случае. В наше время это очень разорительное удовольствие. Так что держимся, слава Богу, оба.
«Я не выдержу здесь и недели, — думала Муся, глядя на укутанные снегом, словно спящие дома справа. — И что же мне делать? Ну почему я не разрешила ему выйти в N?..»
— Ты извини меня, Манечка, но я пригласила на обед Костю Казенина. Он мне телефон оборвал — когда приедешь и так далее. По-моему, вы с ним в прошлом году славно проводили время.
«Какая я была идиотка в прошлом году, — подумала Муся. — Ну да, и неделю назад тоже. Еще вчера я была пустоголовой кретинкой. Зато было так легко жить. А теперь…»
— Он не женился? — вслух спросила она.
— Упаси Боже, Манечка. Он тут играл нам фортепьянный цикл, который посвятил тебе. Очень талантливый молодой человек, поверь мне.
— Ну и что? — вырвалось у Муси.
Анна Герасимовна глянула на нее недоуменно.
— Талант в наше трагическое время большая редкость. Костю звали делать рекламные ролики на телевидении, но он наотрез отказался. А ведь там шальные деньги. И правильно сделал, что отказался. Ну да я считаю, талант в любом случае пробьет себе дорогу.
Муся поймала себя на том, что ее слегка раздражает наивная старомодная логика Анны Герасимовны. А ведь совсем недавно она ею почти восхищалась. Что же произошло за это время?..
«Ничего особенного, — сказала она себе. — Через три минуты я увижу Ваньку…»
— Отца забрали в госпиталь. Врачи подозревают… самое страшное. Я даже боюсь выговорить это слово вслух. Ты так осунулся, Алеша. В чем дело?
Он швырнул ушанку под вешалку, стащил пальто и по привычке отдал его матери.
— Пойду спать. Устал как зверь.
— Может, сперва перекусишь? Я приготовила салат, запекла свиную ножку. Мальчик мой, я так по тебе соскучилась.
— Я тоже, мама. — Он наклонился, поцеловал Ирину Николаевну в щеку, потом в другую. — Я передохну часика два, а потом мы с тобой поболтаем. Идет?
