Наталья Калинина - Нечаянные грезы
— Какая?
— Пронзительная. И очень чуткая. Ты еще тоньше чувствуешь, чем моя мама.
— Я больше не буду пить. Спасибо.
— Почему?
— Не хочу наделать глупостей.
— Если можешь, расшифруй, пожалуйста.
— Пьяная женщина сама не знает, чего она хочет. А точнее сказать, она делает то, что хочет в данную минуту.
— Но это же замечательно, Марыняша.
— Нет. Потом ты перестанешь меня уважать.
— Когда это — потом?
— Не прикидывайся, А-ле-ша.
— Скажи последнее слово еще раз.
— Аль-еша. — Она смешно наморщила нос. — Славный добрый мальчик, которому очень хочется казаться взрослым.
— Ты меня обижаешь. — Он поднялся, расправил плечи. Он был высок, широкоплеч, хоть и довольно тонок в кости. Она поняла, что с каждой минутой ее влечет к нему все больше и больше.
— Прости. Сам меня напоил. Ты живешь в Москве?
— Можно сказать, что да. Тем более мама обещала отдать мне машину.
— Ты служишь в армии? — неожиданно догадалась Муся.
— Лейтенант ВВС Алексей Завьялов, — отрекомендовался он, приложив к виску руку.
— Нет, только не это. Нет, нет…
— Ты не любишь военных?
— Не в этом дело. — Она взяла со стола бокал и машинально выпила его до дна. — Когда-то у меня был один знакомый летчик.
— Как жаль. Я всегда привык быть первым. Но ты не огорчайся, Марыняша, я это переживу. Предлагаю поверить мне на слово.
— Я хочу спать, — вдруг сказала Муся. — Пожалуйста, выйди минут на пять.
Муся не спеша сняла платье, оставшись в одних колготках, которые всегда носила на голое тело. Потом стащила и их. Посмотрела на себя обнаженную в зеркало и стыдливо опустила глаза. Она пожалела, что взяла старенькую ситцевую пижаму — ведь у нее были две шелковые. «Но это же несерьезно, — одернула она себя, освежая грудь и подмышки дезодорантом. — Нет, я ни за что не позволю себе совершить эту глупость!»
— Входи! — позвала она и натянула до самого подбородка одеяло.
Он появился с букетом гвоздик, встал на одно колено, прижал к сердцу руку.
— Цветы от первого среди романтиков.
— Где ты их взял? — спросила она, положив гвоздики рядом с собой на подушку.
— Они росли прямо из снега на лунной поляне. Я сам удивился, пока не вспомнил, что у меня появилась знакомая волшебница. О, ты постелила мне постельку. Спасибо! — Он крепко пожал ее ногу, укрытую одеялом. — Я сказал проводнице, что мы молодожены. Она пообещала никого к нам не подселять. Ты храпишь, Марыняша?
— Почему ты так решил?
Он шумно взбил свою подушку и растянулся во весь рост поверх одеяла.
— Сам не знаю. Просто мне кажется, что тебе очень пойдет храпеть.
— Я попрошу у проводницы банку и поставлю цветы в воду, — сказала Муся и спустила на пол ноги.
— Не надо. Я хочу, чтоб они завяли. Я засушу один цветок между страниц моего альбома. Какая у тебя уютная пижамка, Марыняша.
— Ладно, спокойной ночи, — решительно сказала она и погасила свет у себя над головой. Потом добавила игриво: — Желаю сладких снов.
— Я ни за что не засну. — Алеша нарочито громко вздохнул. — Хочешь послушать исповедь моих грехов?
— Ты уже успел нагрешить?
— Еще как. У меня уйма мелких грехов — я не стану утомлять тебя их перечислением, но в одном, очень большом и страшном, я тебе признаюсь. Дело в том, что я не люблю своего отца. Я даже, кажется, ненавижу его.
— За что?
— Он всегда изменял матери. Бог или кто-то еще наказал его за это. Ты представить себе не можешь, какое удовлетворение я испытал, когда отец превратился в инвалида. Когда нам сообщили об этом — мне тогда было пятнадцать, — мама, помню, чуть с ума не сошла. А я не спал подряд две ночи от какого-то радостного возбуждения. Мне казалось время от времени, что я схожу с ума. Я чувствовал, что вмешались какие-то силы добра и справедливости. Я благодарил их и заливался слезами радости. А ведь этот человек мой отец. Ты осуждаешь меня, Марыняша?
— Совсем не осуждаю. Хоть я и считаю, что силы добра не могут быть мстительными. В таком случае они превращаются в силы зла.
— Но если копнуть эту историю поглубже, то больше всего досталось маме. Она превратилась в настоящую сиделку. Хуже всего то, что она ему все простила. Я очень страдаю из-за нее и из-за этого еще больше ненавижу отца.
— А он? Как относится к тебе он?
— Он сказал как-то давно, что не ушел в свое время из семьи только из-за меня. Мама считает, что он меня безумно любит. Думаю, она преувеличивает. А знаешь, она очень переживает из-за того, что я так отношусь к отцу. Хоть и не упрекнула меня ни единым словом.
— Твой отец тоже летчик?
— Как ты догадалась?
— Сама не знаю. И что с ним случилось?
— Он был в Афгане. Попал в плен к моджахедам. Его пытали. Он очень много пережил и стал совсем седым. У него что-то с позвоночником. Мама показывала его всем светилам медицины. После Афгана отец потерял интерес к жизни. Он может лежать целыми днями, молчать и смотреть в потолок или стену.
— Может, стоит все-таки его пожалеть?
— Я много раз пытался это сделать, но у меня ничего не вышло. Отец сразу замечает, что я притворяюсь. А мама начинает тихо плакать.
— Когда он умрет, ты пожалеешь, что относился к нему так жестоко. У меня с мамой так было.
— Она тебя чем-то обидела?
— Мама не захотела меня понять. Она была школьной учительницей и пыталась привить всему миру свои понятия о нравственности, — Муся вздохнула. — Я влюбилась… в одного человека, а она… Ладно, это очень грустная история.
— Расскажи, Марыняшечка, прошу тебя. А вдруг из двух грустных историй получится одна, пускай не очень веселая, но с проблеском оптимизма. Ведь в нашем мире больше всего не хватает надежды, правда?
— Я убежала с ним на юг, к Черному морю. Мне было тогда шестнадцать с половиной. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда. Я не могла отпустить его от себя ни на секунду. Мы были очень счастливы целых три недели. А потом… Когда мы вернулись домой, мать засунула меня в психушку.
— Бедная Марыняшечка. — Алеша протянул под столом руку и ласково погладил ее по голове. — Это… это так чудовищно, что я не могу подобрать подходящих слов.
— Мой возлюбленный выкрал меня оттуда, хотя сначала был на стороне моей матери. Очевидно, он боялся, что я стану его преследовать, а у него была семья. Я была под балдой и самого процесса вызволения из психушки не помню. Я пришла в себя в машине. Он спал. У него было такое трагическое выражение лица, и я поняла, что мы никогда не будем счастливы вместе. Я думаю, он был прав, что не захотел бросать жену и сына.
