Наталья Калинина - Нечаянные грезы
— Еще успеешь.
— Отец, — Алеша взял его за руку и встал, — я не верю в то, что у тебя рак. И никогда не поверю. Хочешь, мы с мамой заберем тебя домой? Хоть сегодня.
— Ты сделаешь это после того, как навестишь своего друга. Мне нужно побыть одному и кое-что обдумать на досуге. Пожалуйста, передай маме, что я приказываю купить ей новые сапоги. Послезавтра мне обещали выдать лечебные за три месяца.
— Я привез деньги.
— Они пригодятся для твоего друга. Дружба укрепляется щедростью.
— Спасибо за добрый совет, папа. — Алеша наклонился и поцеловал отца в лоб. — Прости, что я был к тебе несправедлив.
— Ты был искренен, сын. Это дороже любой справедливости. Прежде чем ехать, проверь тормозные колодки и не забудь заправиться. А то мама однажды побиралась на трассе. Счастливого пути, мой мальчик.
— Я бы на твоем месте давно нашла себе крутого. В Москве они на каждом шагу разъезжают. Спрашивается: для кого ты себя в трауре содержишь?
— Откуда ты взяла, что содержу? — Муся невольно улыбнулась наивному простосердечию Настены. — У крутых свои дороги. Моя тропинка немножко в стороне от них.
— А все потому, что ты заживо вянешь в своем садике-огородике. С твоими талантами и красотой водить хороводы с сопливыми детками? Сплошной мрак.
Подруги сумеречничали на кухне за кофе и сигаретами. Дети под руководством Анны Герасимовны развлекались в столовой возле елки. Муж Настены ушел на дежурство — он работал в ГАИ.
— Ты тоже крутому предпочла любимого, — осторожно напомнила Настене Муся. — И, мне кажется, не жалеешь.
— Ну, я совсем другое дело. Сама понимаешь — дочь бывшего партработника. Как говорится, поднялась на марксистско-ленинских дрожжах. — Настена облизнула свои ярко накрашенные губы. — К тому же, по молодости лет кто из нас не оступался? Мой Митька по крайней мере не алкаш и дочку любит не только на словах. А вот я не оправдала надежд, которые сама на себя возлагала. Тоска и лень заели. Провинция, представь себе, накладывает на человека зловещий отпечаток. А ты общаешься хоть изредка с мужским полом?
— Общаюсь. И довольно часто. Чаще, чем ты думаешь.
— Так я тебе и поверила. Небось, как и раньше, читаешь ночами серьезные книжки и слушаешь такую же заупокойную музыку.
— Это все в прошлом, Настек. — Муся вздохнула. — В нашем с тобой далеком невозвратном прошлом. И лорд Байрон, и молодой Вертер, и эти поиски абсолюта, возвышенной любви, чистой, готовой на любые жертвы дружбы. В реальной жизни все куда проще, грубее, я бы даже сказала, примитивней. — Она прикурила новую сигарету, отвернулась к окну, за которым медленно кружились крупные хлопья снега. — Хотя, если признаться честно, я и сейчас не утратила глупых девичьих надежд на какое-то чудо.
— Ну ты даешь. А я давным-давно поняла, что в нас, в первую очередь, в мужчинах, слишком сильны низменные инстинкты, которые рано или поздно одерживают верх над всем остальным. Романтическим порывам и исканиям мы предпочитаем спокойный комфортабельный угол со всеми удобствами и хотя бы туманными перспективами благосостояния. Правда, иной раз я спрашиваю себя: а для чего все это?
— Что? — машинально переспросила погруженная в свои мысли Муся.
— Да вся наша жизнь. Существование бренной плоти в определенном отрезке времени. Окисление клеток, в итоге приводящее к смерти и тлению. То же самое ждет и наших детей, в которых мы сейчас пытаемся видеть оправдание и даже смысл нашего существования. И их детей тоже. И так далее. Моя мать растолстела, как бегемотиха, и живет только телесериалами и пирогами с тортами, отец помешался на политике. А жизнь себе течет и течет. Как вода в нашей речке. Мимо нашего города. Мимо десятка других точно таких же населенных пунктов, где живут сытые и голодные, праведные и грешные.
— Это и называется промысел Божий.
— Брось. — Настена со злостью загасила в пепельнице недокуренную сигарету. — Может, еще скажешь, что наша тоска, хвори, жизненные неурядицы тоже дело рук Господа? Если так, то зачем он вообще позволил нам родиться на белый свет? Неужели только для того, чтобы наблюдать за жалкими судорогами нашей души и получать от этого моральное удовлетворение?
Муся лишь тряхнула головой. Ее саму нередко обуревали мысли подобного рода, но она гнала их от себя. Она была оптимисткой по натуре, хоть и не любила этого слова, в которое ее мать вкладывала совершенно иной смысл. Ну да, мать верила безоговорочно, что зло так или иначе когда-то отступит и мир заполонит добро. Ее вера была глобальной и уж слишком абстрактной. Муся же любила все конкретное, что можно примерить на себя и своих близких. Любить все человечество, как это делала мать, казалось ей, мягко выражаясь, странным и… Она поежилась от внутреннего неуюта. Мать давно умерла, а она все продолжает вытаскивать на Божий свет фрагменты из своего детства, пытаясь углядеть в них прообразы последующих бед, обрушившихся на нее. И всегда почему-то виноватой выходит мать с ее жестокой и в то же время беззащитно-наивной моралью. Давно пора, как выражаются алкаши, с этим завязать.
— Каждый мой новый день отличается от только что прожитого разве что телепрограммой, да и та стала ужасно однообразной — одни и те же фильмы крутят по сто раз по всем каналам, ну, а от прочих передач у меня начинаются колики, — жаловалась Настена.
— Заведи любовника, — предложила шутки ради Муся.
— Пробовала и это лекарство. Но вся беда в том, что мой Митька в постели настоящий профи, тот же оказался дилетантом. Потом я долго не могла от него отвязаться — стишки присылал по почте, звонил по телефону и заводил Влада Сташевского. «Позови в ночи, и я приду, а прогонишь прочь — с ума сойду», — фальшиво пропела Настена. — Словно мы не взрослые тети и дяди, а недоразвитые дети.
— Мы все в любви дети, — вырвалось у Муси.
— Вот потому нас и дурит каждый, кому не лень.
Это уже был явный камешек в огород Муси, но она сделала вид, что не поняла. Только Настена была не из тех, кто останавливается на полпути.
— У вас с ним уже окончательно разведены мосты? — с любопытством спросила она.
— С кем? — не сразу поняла Муся.
— С твоим Феллини. Аннушка сказала, он теперь сам собирается ставить фильмы.
— Мы остались в приятельских отношениях, — задумчиво сказала Муся.
— Он хотя бы подкидывает тебе бабки?
— Зачем? Своих хватает.
— Тоже скажешь. Я догадываюсь, сколько нынче платят детсадовскому музработнику.
— Я даю частные уроки. — Муся поперхнулась дымом и громко закашлялась. — У меня много учеников.
— Понятно. Значит, этот тип оказался большим старым жмотом.
