Обещаю, ты не узнаешь о сыне (СИ) - Мар Ясмин

Его зеленые глаза смотрели на меня лукаво, а губы растянулись в усмешке.

— Я про тот поцелуй, на кухне. До него я готов был тебя отпустить, а сейчас ни за что.

У меня загорелись щеки, а сердце забилось еще громче и быстрее.

— Не нужно отдаляться от меня, Мира. Я буду тебе писать и звонить, — он произнес это мне почти в губы, а потом снова поцеловал, выбивая пол из-под ног.

И поцелуй этот почему-то был полон какой-то невыразимой нежности и сожаления. Я поняла, что не хочу, чтобы он уезжал. Но я так и не сказала ему это. Зато обняла его за плечи и поцеловала в ответ.

Когда Кир все же ушел, я подошла к окну, выходящему во двор. Проследила, как он сел в машину, как выехал из парковки и развернул авто в сторону дороги. Мне нужно было собирать сына в садик, а я не могла оторвать взгляд от улицы… В груди отчего-то поселилась тревожность.

На работе день тянулся, как вязкое, липкое болото, поглощающее всё вокруг. Отвлечься помогала работа: звонки и письма с инвестором из ОАЭ. И тут — посреди этого однообразного шума — раздался странный, тревожный гул, переходящий в торопливые разговоры.

Сначала я не придала этому значения, потому что в офисе привычное дело передавать друг другу свежие сплетни. Но потом услышала отдельные фразы:

— Представляешь? Бизнес-джет Никольских совершил аварийную посадку. Говорят, что пока неизвестно, сколько пострадавших…

Моё сердце замерло. Кирилл. В этот момент мир будто бы рассыпался на части. Я продолжала смотреть в монитор, но перед глазами всё расплывалось.

— Ты знаешь, куда он направлялся? На какие-нибудь острова, наверное? — задал вопрос женский голос.

— Да не, вроде Москва-Бостон, — прозвучало где-то рядом. кажется, от Ромы.

В ушах громко застучал пульс. Пальцы по привычке продолжили печатать вежливый ответ, но мои мысли были где-то далеки от работы,

Нет, только не это. Только не он. Не может быть. Какая-то ошибка!

Кирилл улетел всего несколько часов назад, а до Штатов путь неблизкий. Всё будет в порядке… должно быть. Он приземлится и, как обещал, напишет.

Однако моя рука медленно потянулась к телефону и я, вцепившись в него как в спасательный круг, нетерпеливо набрала: «Ты как? Всё в порядке?»

В этот момент появилось стойкое ощущение - время замедлилось, а воздух стал каким-то вязким, что его с трудом фильтровали легкие. Мне оставалось лишь ждать, хотя после таких новостей это оказалось делать невыносимо.

Я пыталась себя убедить, что это лишь слухи. Ошибочные новости. Что скоро Кир объявится, но с каждым часом все труднее себя уговаривать не переживать. Изнутри я напоминаю себе обнаженный провод - где ни тронь, все под напряжением. Я механически выполняла работу, потом забирала Марка, совершенно забыв о нашей традиции заходить куда-нибудь по дороге.

Он напомнил мне об этом, когда мы подошли к подъезду.

— А пончики не купим? — расстроенным голосом спросил сын, и я словно бы очнулась.

— Прости, я забыла, — призналась ему. — Давай сходим завтра и купим двойную порцию?

Марк радостно кивнул, и мы вошли в подъезд. В голове роились сотни мыслей, и потому я даже не обратила внимания на соседку. Зато она удержала меня за локоть.

Я подняла на нее взгляд и едва не отшатнулась. На меня смотрела жена “дяди Жени”. Ее лицо было бледным, а глаза красные от слез.

— Привет, Мира, Марк, — она попыталась улыбнуться, но из ее глаз покатились слезы, которые она тут же попыталась вытереть рукавом.

Вытащив из сумочки бумажную салфетку, я молча вручила ей.

— Спасибо, — соседка торопливо начала вытирать слезы. — Я сегодня узнала кое-что о муже… уже почти бывшем.

Я опустила взгляд на Марка, который выглядел потерянным и ничего не понимающим. Сжала его мягкую ручку и ласково улыбнулась ему, а женщине сказала:

— Давайте не сейчас, хорошо?

— Да-да, я все понимаю, — она закивала. — Я просто хочу сказать, что сопоставила кое-что и поняла страшное… Прости, пожалуйста, Мирочка.

— За что вы извиняетесь? — непонимающе спросила я.

— За него. Пусть ты и не простишь, это и правильно, но я должна тебе это сказать. Будь счастливой, Мирочка, мне пора.

И соседка быстрыми шагами направилась к выходу из подъезда. Я - растерянная и встревоженная одновременно, стояла несколько долгих секунд. Меня привели в чувства звук подошедшего на этаж лифта, который вызвал Марик и его встревоженный вопрос:

— Мамочка, ты что, тоже грустишь?

— Не грущу, — я улыбнулась и потянула сына в лифт. — Просто задумалась.

— А тетя почему плакала? Ее кто-то расстроил? — продолжил сыпать вопросами сын.

— Наверное, кто-то расстроил ее и ей сейчас обидно и больно.

— А у тебя она почему просила прощения?

— Не знаю, — я вздохнула. — Может быть, это за кого-то, у кого не хватило человечности сказать это мне.

— Это плохо, когда обижают и не просят прощения, — произнес Марк.

А еще хуже, когда обидчик не понимает того, что натворил. И даже если просит прощения - это слова, которые не стоят ничего.

— Ты прав, мой самый сладкий пирожок, — я наклонилась и звонко чмокнула его в мягкую щечку.

Дома за уроками сидела Леся, но едва услышала шум в прихожей, вышла с ручкой в руках. Она выглядела встревоженной и взволнованной. Сунув в карман домашних шорт ручку, она принялась раздевать Марка, при этом поглядывая на меня.

Вероятно, она уже увидела новости и теперь не могла не спросить у меня, правда ли это. Только мне бы самой кто-то сказал правду.

Когда Марк, помыв руки, убежал в комнату, она все тихо задала вопрос:

— Самолет реально упал?

Я кивнула, словно бы произнеси я подтверждение вслух, что-то произойдет. Хотя может ли быть что-то страшнее неопределенности? Когда ты висишь на волоске от падения в бездну.

— А Кирилл?

— Я не знаю, — мой голос дрогнул, и я замолчала, чтобы не расплакаться.

Слезы переполняли меня и казалось, что скажи я еще хоть слово, они вырвутся наружу и затопят все вокруг.

Олеся отнеслась с пониманием и не стала больше ничего спрашивать, а потом и вовсе отправилась готовить ужин. Вечер прошел рутинно: я запустила стирку, помыла посуду, поиграла с Марком и помыла его. А потом, уложив его, я поняла, что каждую минуту смотрю в телефон - во мне будто бы работал таймер, который высчитывал время возможного приземления Кирилла.

Я просидела до рассвета, листая какую-то книгу и время от времени проверяя смартфон. Ни сообщений, ни новых новостей не было.

А утром мой мир разбился на сотни тысяч осколков, потому что я увидела статью в новостной ленте - это были не слухи, а сухие факты. И каждое прочитанное слово впивалось будто бы в сердце острыми иглами.

«Вчера в двенадцать дня разбился самолет, принадлежащий «НордВестКомпани» - компании известного российского строительного магната Александра Никольского. Предположительно, шесть пострадавших - четыре члена экипажа и двое пассажиров. Среди пассажиров мог быть и сын строительного магната, Кирилл Никольский. На данный момент точного списка погибших нет - ведутся поиски на месте, где упал самолет»…

Я не знаю, что больше меня ранило. Тот факт, что теперь у меня больше нет надежды, которой я могу себя утешать, или то, что я не переступила через себя и не попробовала сначала. А теперь поздно. Слишком поздно, чтобы собрать кусочки этой жизни воедино, чтобы вообще что-то начинать… Я словно бы пребывала в прострации. Механически готовила завтрак Марку и Лесе - сегодня суббота, выходной день. Наверное, было бы проще на работе, я бы отвлекалась и не грызла себя изнутри. Но я сидела дома и не знала, куда себя деть.

Стены давили, а потолок едва не падал на мою голову, погребая заживо. Я не могла дать волю чувствам. Не могла выплакать весь тот океан, что во мне накопился. И все это во мне бурлило, выходило из берегов - моя первая и вторая любовь в одном лице, моя опора и разрушение одновременно.