Светлана Демидова - Ожерелье из разбитых сердец
Сначала она не хотела, как говорила, разрушать счастье дочери, а потом не смогла удержаться. Нас влекло друг к другу с такой силой, что мы все равно смели бы на пути к сближению все препятствия. Это был только вопрос времени. Клара влюбилась в меня еще сильнее, чем Наташа. Я же так и не полюбил ни ту, ни другую. И вдруг почему-то сам, уже без материнской инициативы, начал сатанинскую связь с двумя без памяти влюбленными в меня женщинами. Я опять начал кропать тексты на компьютере. Мне казалось, что теперь я и сам смогу написать роман не хуже Мананы Мендадзе. Настоящая Манана, недовольная простоем, стала предлагать мне еще одну женщину, которая к тому времени оказалась у нее на примете. А я не мог оторваться от захватывающего действа, которое спланировал сам. Когда первые наброски будущего романа были готовы, я решился показать их матери. Кто бы слышал, как она хохотала.
– Феликс, очнись! – всхлипывала она, вытирая слезы, выступившие у нее на глазах от смеха. – У тебя больше «трех» с минусом по литературе никогда не было. Дай материал мне, и я сделаю из него очередной бестселлер Мананы Мендадзе.
Я еще немного покочевряжился, потом перечитал свои вирши еще раз и в конце концов согласился с мнением матери: они были кошмарны. Я отдал ей материал и тут же утратил интерес к Наташе и к Кларе, имевшим звучную двойную фамилию – Серебровские-Элис. Мне стало безумно скучно. Я объявил женщинам, что не люблю обеих, и съехал в Завидово. Черновой вариант романа матери я прочитал с полнейшим равнодушием к героям, то есть к Кларе, Наташе и собственной персоне. То, что мать уготовила девушке смерть при подпольном аборте, а Кларе – безумие на почве утраты великой любви и дочери, меня вообще не взволновало. Если бы Наташа была беременна, то так и сказала бы мне. Между прочим, трудно сказать, что я тогда сделал бы, если бы вдруг узнал о ребенке. Возможно, даже женился бы. Пожалел. А сам наверняка спал бы попеременно то с ней, то с Кларой.
В общем, тогда я думал, что хорошо отделался: скрылся в Завидове и не натворил еще более ужасных дел. А потом ушел с головой в занятия большим теннисом и забыл даже думать о Серебровских, как никогда не думал ни об одной из своих брошенных женщин.
Через некоторое время мне напомнили о них газеты. Еще как напомнили! О двойном самоубийстве матери и дочери Серебровских-Элис с неделю трубили все СМИ. Я был раздавлен этим известием, как асфальтовым катком. При вскрытии установили, что обе женщины были беременны. Моими детьми! Я ждал, когда за мной придут, чтобы передать в руки правосудия. Я был достоин самой страшной кары. Да и не хотел жить. Наши с матерью игры завели нас слишком далеко. Я сожалел и о нелепой смерти Наденьки Пуховой, но та хоть в чем-то была виновата передо мной, но Наташа... Чистая, светлая девушка с нежной кожей, слегка пахнущей черемухой... И Клара... горячая, неистовая, страстная... Что я наделал?! Как смел!!!
В общем, я зверем метался по почти уже достроенному матерью дому, как по клетке. Мне хотелось бы расшибить себе лоб о стены, скинуться вниз со второго этажа, но... я не смог... Не смог лишить себя жизни и не понимал, как смогли сделать это они, две трепетные, прекрасные женщины? В конце концов, обессилев, я собрался идти сдаваться ментам, которые по непонятной причине почему-то за мной не приходили.
Не пошел. Мать не то чтобы не пустила... Нет... Она даже картинно распахнула мне дверь. Она все про меня знала. Да. Знала, что смалодушничаю и не пойду. Не пошел. Хотелось бы как-нибудь обезуметь или хотя бы впасть в депрессию. Ничего не удавалось. Слишком могучим организмом наградил меня папаша Серго, фамилией которого так гнусно воспользовалась его бывшая возлюбленная. Как же я понимал теперь моего папеньку! Да от таких женщин, как Надежда Валентиновна Плещеева, надо бежать без оглядки. А еще лучше было бы сразу убить ее вместе с отпрыском, то есть со мной...
Мать надо мной смеялась. И еще над двумя, как она их называла, нелепыми смертями. Я не мог ее видеть. Боялся придушить. Нечаянно, в порыве, потому что специально – не смог бы. Как выяснилось, я, такой огромный мужик, был слишком слаб и малодушен, чтобы отважиться на отчаянный поступок. А ведь смертей было не две! Не две! Четыре! В обеих женщинах уже жили мои дети! Мои!
После этой жутчайшей истории я окончательно отказался работать с матерью. Пусть пишет свои мерзейшие романы без моего участия. Должна уже набить руку-то. Все магазины завалены ее книгами. Нескончаемой рекой идут сериалы по ним. Один полнометражный фильм получил даже какую-то кинематографическую награду. Весьма престижную. Все те же СМИ хором требовали, чтобы Гюльчатай наконец показала личико. Мамаша уже почти собралась это сделать, но... В общем, испугалась, что без моего участия дело у нее не пойдет так резво. Я же в этот раз был тверже гранитной стены: никогда больше и ни за что!
Через свою подругу в риелторской фирме мать сняла на время квартиру в обычном блочном доме, из которой выехал жилец, а новый еще не успел вселиться. Рядом был расположен косметический салон. Мать планировала изучить быт женщин этого дома, нанести визит в соседний салон и слепить какую-нибудь косметологическую трагедию самостоятельно. Без меня. И надо же случиться такому, чтобы ее разразил гипертонический криз как раз тогда, когда они оказались в одном магазине вместе с Тоней... Волчицей...
Мы познакомились... Как я уже говорил, Тоня мне понравилась. И чем дальше, тем нравилась больше. Она не была похожа ни на одну из женщин, которых я знал ранее. Она любила меня – видел, но не делала никаких попыток затащить в загс или забеременеть обманным путем. Она интересно мыслила и была совершенно независима. Мне иногда даже хотелось, чтобы она принялась просить меня взять ее замуж. Я поломался бы для порядка и взял бы. И она попросила... Нет... Не так... Она спросила: «И ты возьмешь меня замуж?» Я ответил что-то вроде «возможно», хотя мне изо всех сил хотелось крикнуть: «Да-а-а-!»
Что меня сдерживало? Мать... Она уже начала писать новый роман обо мне и Тоне. Я просил... нет... умолял ее не делать этого. Я говорил, что всерьез полюбил эту женщину и собираюсь жениться.
– Пока не напишу, не женишься! – отвечала она.
– Ты, мать, не хочешь счастья собственному сыну? – зачем-то спросил я, хотя понимал, что наши отношения уже давно нельзя назвать родственными, кровными. Мы были всего лишь партнерами по бизнесу. Виртуальная литературная деятельность вполне заменила матери меня.
– Хочу, – ответила она, но я видел: ей все равно. – Но сначала я допишу роман, потом дам интервью прессе, а уж после... В общем, то, что я делаю сейчас, – моя лебединая песнь! После я уже больше не буду писать.
