Развод в 45. Я не вернусь (СИ) - Невинная Яна

– Просто вы смотрелись тут как-то… будто не на своем месте. Сразу было видно, что привыкли сидеть в больших кабинетах.

– Ты, Лид, ты. Давай на “ты”? – предложил он, и я кивнула. – Это правда не мое место, – признался он. – Год, максимум два. Но это не значит, что я буду работать спустя рукава. Наоборот. Приложу все усилия, чтобы наладить жизнь в районе, а потом передать преемнику дела так, чтобы мне не было стыдно за проделанную работу.

– А потом? – спросила я, невольно любуясь тем, как он держится.

Сдержанный, при этом не жесткий, властный, но не подавляющий. Просто уверенный в себе, спокойный мужчина, рядом с которым мне было комфортно.

– Потом вернусь в Москву.

– А семья? – осторожно поинтересовалась я.

Он слегка нахмурился, и я сразу поняла, что тема болезненная. И это роднило нас, как и то, что мы выбрали это место как перевалочный пункт.

– Семьи как таковой нет. С женой мы давно стали чужими, так бывает. Хорошо хоть с сыном теперь поддерживаю отношения.

Я смотрела на его сильные руки, на бокал, который он крутил пальцами, и слушала не дыша, как спокойно он рассказывает о своей семье. И немного завидовала тому принятию, которого он смог достичь. Что касается меня, то во мне еще ничего не отболело. Рана была жива, но я не сомневалась, что когда-нибудь. Может, через год-два. А может, и раньше, я тоже смогу просто думать и говорить о своей боли как о пройденном этапе.

– Лид, я буду рад, если ты останешься и займешься школой.

Его голос понизился, а глаза потеплели.

– Здесь многое можно изменить. Но нужны неравнодушные люди, а ты именно такая. И ты же понимаешь… что дело не только в школе, – закончил он, и между нами протянулась невидимая нить, которую невозможно было не почувствовать.

Я опустила глаза.

– Я пока ничего не загадываю, – проговорила я, думая одновременно о детях, об отце, об университете…

Обо всем. Как-то не могла с бухты-барахты всё решить, не готова была пока смотреть далеко вперед.

– И правильно, – улыбнулся он искренне, – давай не будем спешить. Будем просто жить.

Просто жить…

Что ж, это звучало заманчиво.

Это был удивительно уютный вечер.

Мы говорили о школе, о том, как можно сделать так, чтобы дети смогли первого сентября начать учебу. О том, что нужно собрать инициативную группу, попросить всех приложить усилия. Что нужно закупить, починить, наладить.

После обсуждения школы мы просто разговаривали, обсуждали, казалось, всё на свете, непринужденно и легко. И в конце этого вечера у меня появилось четкое ощущение, что Фёдора я знаю много лет.

Когда он привез меня обратно, уже совсем стемнело. К счастью, возле дома горели фонари, иначе пришлось бы брести в потемках. Я вышла из машины, держа в руках розы, с которыми не хотела расставаться. Не удержалась. Снова поднесла их к лицу. Знала, что теперь этот аромат будет ассоциироваться с Тороповым. С этим романтичным вечером. С его внимательными глазами, уверенной улыбкой, искренней поддержкой. И тем чувством собственной привлекательности, которое он вернул мне так ненавязчиво. Дал почувствовать себя важной. Нужной.

И важнее всего – женщиной. Живой и дышащей, точно не похороненной.

– Спасибо, – сказала я, поднимая глаза на него.

Он стоял ближе, чем я ожидала.

– Не за что.

Его бархатный голос обволакивал.

Он наклонился чуть ближе, и на мгновение мне показалось, что он может меня поцеловать.

Но он словно почувствовал, что еще рано. Что эта спешка может всё испортить. Поэтому просто провел большим пальцем мне по щеке и улыбнулся.

– До встречи, Лида. Спокойной ночи.

И ушел.

Дома я поставила цветы в найденную вазу, потом тихо, стараясь не потревожить уже спящих Егора и отца, прошла в свою спальню и медленно опустилась на край кровати. Пальцы сами потянулись к телефону, и тогда я заметила, что экран мигает.

Одно-единственное сообщение.

От Алины.

Сердце резко рвануло к горло, когда я прочитала:

“Мама, высылаю тебе статьи, они помогут тебе вернуть авторство”.

Телефон задрожал в моих руках. Я закрыла глаза, чувствуя, как по щекам катятся горячие слезы. Губы сами сложились в улыбку, она была горькой и счастливой одновременно.

Дочка сделала крошечный шажок. Но я верила, что это только начало. Моя колючая девочка не готова была извиняться, но она сделала то, что считала правильным. Собрала мне документы, чтобы юридически верно бороться за авторство. Тепло, которое весь вечер тихо согревало меня изнутри, вдруг разлилось по всему телу, смывая последние сомнения. Я прижала телефон к груди, словно могла через стекло экрана обнять свою дочь.

Я не стала ей звонить, а просто ответила короткое: «Спасибо». Надеясь, что это положит начало нашему примирению.

И когда я засыпала, наконец ощутила, что на душе стало спокойнее.

Глава 36

Алексей

В больнице пахло антисептиком и немного хлоркой.

Этот специфический запах за месяцы буквально въелся в кожу.

Алексей вздохнул, глубоко, сдавленно, как будто в легких не хватало воздуха, хотя кислорода здесь было предостаточно.

И это был обреченный, тоскливый вздох человека, который смирился со своим положением и признал поражение.

Человека, который уже не ждет чуда.

Не ждет вообще ничего.

Они с отцом как-то привыкли уже к этим бесконечным бдениям у больничной койки, к посещениям. Даже наладили какой-никакой график. Мать болела долго, мучительно, и болезнь высасывала из них всех по капле, не только деньги, но и силы, надежду.

Но хоть она болела, но жизнь-то…

Жизнь-то вроде продолжалась. Час за часом, день за днем.

Хотя просвета и не виделось.

Зато одно хорошо – недвижимость продавать не пришлось, обошлись малой кровью, но вот с транспортом пришлось распрощаться, чтобы оплатить операцию.

Мать была плохо, постоянно говорила, что хочет умереть, что она обуза, что лучше будет без нее. Это изматывало.

Алексей стискивал зубы, сжимал кулаки, но злиться себе не позволял.

Как злиться на больного человека?

Но это раздражение зудело под кожей, и он даже научился себя за него прощать.

Он живой человек. Со своими слабостями, недостатками. Ошибками, которые привели его сюда, в эту точку. Которые сделали его таким.

Одиноким, брошенным, никому не нужным.

Он сидел на жесткой скамье у окна, локти на коленях, пальцы сцеплены, наблюдая за тем, как Алина разговаривает с медсестрой.

Дочка оправилась, выглядела хорошо, но если говорить об их общении, то держалась она с ним нейтрально.

Без ненависти. Но и без любви. Без прежней теплоты.

Потому что он просто-напросто этого не заслуживал.

Они мало разговаривали о случившемся. Всё общение сводилось к сухим фразам о состоянии матери, графике процедур, новых назначениях врачей.

Алексей не мог винить в этом никого, кроме себя. Всё, что он строил долгие годы, семью, карьеру, он сам же и разрушил своими руками.

Помимо всего прочего, нам ним нависла угроза тюремного заключения.

Да-да, так бывает, когда ты забываешься и думаешь, что можешь безнаказанно превышать полномочия, брать взятки…

Легкие деньги, которые теперь аукнулись.

Следователь звонил на прошлой неделе. Сказал, что по делу о взятках собраны первые показания. Пока что подписка о невыезде. Но уже было ясно – дело идет к обвинению. На адвоката денег не нашлось, и у Алексея не хватило совести просить дочь помочь. Он просто не смел.

Осталась только слабая надежда на штраф, условный срок, а уж о том, чтобы вернуться к преподаванию, не было и речи.

Но даже это не имело значения. Он сдался.

На него напало равнодушие к собственной судьбе.

Он не боролся. Не искал лазеек. Просто ждал.

Как будто заслужил каждую крупицу этого наказания.

Когда Алина подошла и села рядом, они немного поговорили о том, кто следующий пойдет в больницу к матери, а потом дочь вдруг сказала: