Вера Колочкова - Провинциальная Мадонна
— Рая, прекрати немедленно… — увещевал ее женский испуганный голос, — ты же интеллигентная женщина, что ты себе позволяешь… Как можешь так говорить про Борис Борисыча…
— Ага! Еще надо разобраться, на какие шиши он себе дом отгрохал! Все только и носятся вокруг — честный, неподкупный! Я вот сообщу в ОБХСС, пусть проверят, откуда эта честность взялась!
Она сидела, как говорится, ни жива ни мертва. Глянула сбоку на Бориса — он лишь улыбнулся виновато, плечами пожал. Потом взял ее ладонь, поднес к губам, произнес тихо:
— Не обращай внимания, Надюш. У нас Раиса Сергеевна очень эмоциональная женщина. Прекрасный сотрудник, добрый человек, но иногда… Чего-нибудь придумает себе этакое. Прости, у нее просто истерика. Не обращай внимания…
— Да я и не обращаю, — легко улыбнулась она, успокоенная ровной интонацией его голоса. — Я думаю — сейчас горячее подавать или чуть позже?
— Не надо сейчас. Пусть она там, на кухне, успокоится.
— А ты правда честный и неподкупный?
— Нет. Я казнокрад и взяточник, рыцарь Синяя Борода, на завтрак питаюсь исключительно молодыми симпатичными девушками.
Она хмыкнула, глядя в его чуть насмешливое доброе лицо, подмигнула заговорщицки:
— А я известная аферистка, всю жизнь только и делала, что обманывала честных мужчин…
И рассмеялись оба едва слышно, чувствуя, как образовалось меж ними хрупкое уютное единение.
А так, в общем, других неприятных инцидентов на их скромной свадьбе не случилось, все нормально прошло. Вывели из кухни успокоившуюся, с виноватыми хмельными глазами Раису Сергеевну, Надя пошла хлопотать с горячим. К полуночи гости разошлись, они вдвоем дружно перемыли посуду, спать легли. Как и до свадьбы, в разных комнатах.
Так месяц прошел, другой… Март наступил, ветром весенние запахи принесло. Время любви, время надежд… По вечерам ее совесть стала мучить — сколько ж можно тянуть, пора долги за комфортное супружество отдавать. Не маленькая, понимать должна. И хватит себя уговаривать этим «потом», «как-нибудь» да «само собой». Не выйдет! Борис, конечно, терпеливый и понимающий человек, но он в первую очередь мужчина. Тем более — законный муж…
В одну из ночей так и не смогла заснуть, все вертелась с боку на бок. Потом решила для себя — хватит! В конце концов, не на Голгофу же ей идти, всего лишь в постель к мужу. Встала с кровати, оправила волосы перед зеркалом, чуть оттянула с плеч рубашку. Вдохнула-выдохнула. И пошла…
Он испуганно поднял голову от подушки:
— Что, Наденька? Случилось что-нибудь? С Никушей?
И тут же понял — ничего не случилось. Сел на постели, глянул, как она старательно мостится на вторую половину кровати, натягивает на себя одеяло. Произнес тихо:
— Я тебя не тороплю, Надь…
Она привстала, обхватила его за шею, молча потянула к себе. Тут же услышала, как начало бухать сердце Бориса, как тяжелой прерывистой волной пошел воздух в легкие. И поцелуй — такой осторожный, такой нежный, что и страх куда-то пропал. Прижала к себе его голову, ощутив под ладонью явно обозначившуюся на темени проплешину…
Ну, проплешина. И что с того. Многие мужчины, бывает, вообще в молодости лысеют. И у папы, помнится, была такая. Да что там — все можно пережить, ведь не Голгофа же…
* * *«Здравствуйте, дорогая Александра Григорьевна. Недавно перебирал бумаги — наткнулся на свое не отправленное когда-то письмо. Неужели десять лет с того момента прошло?
Я Сережа Серый из Обуховского детдома, вы меня, конечно же, не помните. Теперь-то уж точно…
Так вот. Читал я это неотправленное письмо и сам себе удивлялся — надо же, каким романтиком был. Так страстно любви от жизни требовал, жуть! Если положен, мол, чай с сахаром, то будьте добры, отдайте! Надо же… Наверное, только детдомовец может от жизни так категорично любви требовать…
Только сейчас понял — не истребуешь ее, господу богу счет за свое сиротство не предъявишь. А мне тогда казалось, что вот она, моя любовь… Ошибся на первый раз, а потом исправил-таки ошибку! Полное, мол, взаимопонимание, самоотдача, растворение друг в друге и всякая прочая белиберда…
Нет, оно все так и начиналось, конечно же. Мы с Лилей организовали свое дело, раскрутились, большие деньги стали зарабатывать. Казалось бы — живи да радуйся. И сын Мишка со мной, и жена любимая — чего еще человеку для счастья надо?
Не чувствую его, дорогая Александра Григорьевна. Все есть, а счастья нет. Ушло куда-то, растворилось в благополучии. Да и благополучие это пресловутое — ужасно коварная вещь оказалась. Я вот недавно сел и задумался — мы с женой давно, кроме дела и денег, ни о чем не говорим…
Да, так вот печально получилось. Деньги есть, а семьи нет. Не остановил я Лилю вовремя, не сумел проявить характер. Понимаете, ее будто ветром понесло — это как снежный ком, который с горы катится. Открыли один салон — дело пошло… Потом второй, третий… А она все твердила: «Дальше будем развиваться, нельзя стоять на месте! Деньги надо зарабатывать, деньги, деньги, деньги!»
Теперь у нас сеть салонов, «Лилия» называется. Деньги есть, а любви в семье нет. Да и ее как таковой почти нет… Сына моего жена полюбить так и не сумела. Нет, у него все есть, конечно, материальной нужды уж точно нет… Хотя Мишка замечательным парнем растет, крепким. И учится хорошо, пятнадцать недавно исполнилось, в девятый класс гимназии перешел. Недавно съездили с ним на могилу к его родной матери, моей первой жены, — решили новый памятник поставить, а то старый совсем завалился.
В общем, не везет мне с семьей, Александра Григорьевна. Наверное, сам виноват. Да я уж смирился и не об этом, собственно, писать хотел. Это так, лирическое отступление.
Пишу, а к главному, ради чего с этим письмом и затеялся, приступить боюсь. Просто вспомнилось, как вы говорили: чего душу гнетет, о том и пиши. Может, ответ сыщется. Что ж, попробую…
Грех на мне есть, Александра Григорьевна. Очень большой. Ношу его в себе уже много лет, словно камень за пазухой. Дело в том, что я жизнь хорошего и близкого мне человека испоганил. Но все по порядку…
Была у моей первой жены младшая сестра — Надя. (Хотя почему — была… Она и сейчас где-то есть.) Сам не знаю, как так вышло. В общем, я тогда не в себе был, будто отчаянием парализованный — жена ни в какую не давала с сыном встречаться. Да еще и выпил с горя… В общем, было у нас. Сами понимаете. До сих пор не понимаю, как это получилось! Будто утянуло меня куда-то… Знаете, как умирающие рассказывают — летят по тоннелю, а в конце — яркий свет. Вот и я так же летел, помню, на этот свет… А очнулся — в ужас пришел, будто меня обратно об землю башкой ударили. Потом даже ездить туда не мог — стыдно было.
