Татьяна Успенская - Украли солнце
Тот их разговор прервал Ярикин. Привёл к Колотыгину.
Если б не Колотыгин, чудо произошло бы: спасла бы его Магдалина?
— Вернись! — зовёт он её. — Объясни, что со мной случилось в жизни, что сейчас со мной, могу ли всегда видеть открытый тобой свет? Я буду очень внимательно слушать тебя, вот увидишь, я пойму. Если граф — мой отец, значит, он есть во мне, и его много, я хочу познакомиться с ним, какой он был, и с собой, каким я был при тебе. Помоги! Вернись! Объясни! Положи руку мне на голову, улыбнись мне!
— Что прикажете? Вы больны! Врач у двери.
— Приведи её, найди! Живую! Только она поможет…
— Мы обыскали и город, и пригороды, сторожат её и в селе.
— Найди! — Сам себя не узнаёт: просительные ноты.
Граф распахнул руки, зовёт: «Иди ко мне, сынок». Улыбается: «Ты мой сын!», «Ты добрый!»
— Прочь все! — кричит Будимиров. Никто не должен слышать голоса его отца. — Папа! — зовёт он.
Первый раз в жизни он произносит вслух это слово. У него есть отец, папа. Дар Магдалины.
— Ты убил его! — слышит он голос Адриана. — Ты убил нашего отца! Такого отца!
— Нет! — Будимиров вскакивает и несётся в беспамятстве в конец столовой. Он теперь и спит здесь — здесь они с Магдалиной сидели за общим столом, здесь смотрели друг на друга. — Нет! — кричит. — Не убил! Нет! Папа! Вернись!
Кому кричит он: отцу, Магдалине?
Он был богачом. На старте жизни — мать, отец, дед, брат, сестра, Григорий и Магдалина. Его семья. Он мог сидеть с ними за общим столом, радоваться решённой задаче, учиться вместе с ними в университете. Он бы научился улыбаться!
И тётя Алина любила его. Часто приходила к ним, приносила ему и матери подарки. Приглашала в графский дом, говорила, что выучит его музыке, расскажет о картинах. Умоляла его и маму приходить к ним в праздники. А он не шёл.
Сейчас таращит глаза в прошлое и представляет себе, как идёт по залу его отца. Голоса из прошлого: «Рафаэль», «Леонардо да Винчи»… Имена и голоса остались, а что говорят ему отец и тётя Алина о картинах и скульптурах, не помнит, был слишком мал, когда рос там. В его собственном доме.
Однажды тётя Алина пришла к ним, когда он лежал носом к стене и думал, как убить Будимирова. Принялась уговаривать мать: «Пусть живёт с нами, пусть растёт вместе с Сашей и Адрюшей, будешь приходить, когда захочешь, а может, и вообще к нам переедешь?» «Он убьёт нас!» — сказала тогда мать. Но тётя Алина всё равно подошла к нему, попросила: «Пойдём со мной! Мы не дадим тебя в обиду, ты будешь жить с нами!» Он хотел сказать «Пошла на…», как часто говорил Будимиров, но неожиданно хлынули слёзы, и он, чтобы не показаться смешным, стал давить их вместе с привычными грубыми словами.
Если бы согласился, отец и тётя Алина подарили бы ему комнату с письменным столом.
Помнит, тётя Алина просит мать разрешить привезти письменный стол для него, а мать смотрит на дверь и вжимает голову в плечи. «Прошу, пожалуйста, уйди, — бормочет она. — Не вздумай ничего дарить, убьёт!» Но подарки всё равно были. Лучший — фотоаппарат. Будимиров искал отвёртку и почему-то заглянул под кровать. Как налились краснотой его глаза, как он закричал! Швырнул фотоаппарат об стену, ещё раз. А потом принялся за них.
— Нет! Я не убил!
Все живы — отец, тётя Алина, брат, сестра (её помнит плохо — Будимиров научил презирать женщин), мать и он! А ещё о. Пётр. Родной дед. Его семья. По крови. За общим столом.
Их нет?
Он бегает по столовой. Ложь. Он не убил. Он не приказывал убивать. Дурной сон. Они живы.
Их нет.
Зовёт Магдалину спасти его.
И вдруг исступлённо колотит стену.
Бросили. Его все бросили.
Выдворить из себя графа, выдохнуть, выбросить из себя то, что плещется в нём теплом, то, что разваливает его на части.
Кулаки горят, кровь цедится из ранки.
— Папа, вернись! — кричит он. — Магдалина, вернись! Помогите! — зовёт он. И брызжет злобой в лица Варламова и Ярикина: — Из-под земли! Бездари, уроды!
Глава десятая
Капает вода. Пахнет мочой.
Магдалина идёт от человека к человеку. Сейчас её работа — разговор: в каждом пробудить желание жить, рассказать, как видит она их будущее: здесь, в подземелье, собраны скульптуры и картины, которые Будимиров выбросил на свалку, звучит музыка, до самого потолка — стеллажи с книгами, смеются дети.
— Картины? Да они погибнут в этой сырости! И мы тут все по очереди сдохнем!
— Как могут дети смеяться? Почти все сироты, истощены!
— Подняться не можем, кто будет всё это делать?
— Меня не троньте, — плачет женщина. — Жизнь кончена.
— Какая у вас была профессия, Ксения? — настырно спрашивает Магдалина. — Вы будете делать, что любите!
— Верьте! — неожиданно и громко звучит голос Марики.
Магдалина бросается к ней.
— Наконец ты пришла в сознание.
— За мамой идти не надо, маму превратили в робота. Мама больше не мама.
— Откуда ты знаешь?
— Вижу. И ты поможешь мне вернуть маму. Не скоро, пройдёт несколько тяжёлых лет. Роберто соберёт противоядие.
— Все слышите?! Роберто соберёт противоядие, вернёт всех погибших! Мы будем жить так, как я говорю! Марика, спасибо!
Но Марика уже снова отключилась. Магдалина растирает её руки, ноги. И снова идёт от человека к человеку.
— Поспите. Всем нужно отдохнуть.
— Ты тоже должна лечь, мать!
— Обязательно. Вот только все вернутся. И врачи помогут раненым, Гане, Марике.
Хотела умереть, родилась жить.
Тащила на себе Назарова, чуть не падала под его тяжестью. Тротуар помнит. Он был близко: без трещинки, без ям. Шли они с Назаровым вдоль больших домов, шли недолго.
Если над ними — здания, откуда вода?
Но вода — не по всему потолку. Между домами?
Ноги больше не держали. Села, и тут же вокруг сгрудились люди. Свечка колышется. Постанывают во сне дети.
Она слышит свой голос:
— Завтра надо похоронить сына, Тиля. И надо переписать всех с пожеланием каждого: кто чем хочет заниматься. Кто будет с детьми нянчиться, кто учить нас петь. Роза, слышишь? — улыбается Магдалина. — Завтра начнём петь песни!
— Прежде всего навести чистоту, — женский голос.
— У меня под кроватью остались гвозди, инструменты…
Господи, отведи от них опасность, помоги им!
Господи, верни всех живыми!
Ночь надежды и восстановления справедливости.
— Оружие надо достать! — снова Саломея.
И говорит Роберто, словно подслушал графа:
— Нельзя им уподобляться.
— А нас убивать можно?
— И нас нельзя.
Господи, помоги! Верни всех живыми!
