Измена. Ты больше не моя (СИ) - Ярина Диана

Это выглядит невероятно искренне и горячо, да.

Черт, Роман сейчас, объективно, не в лучшей форме, но его слова звучат как мед для женских ушей.

Как давно в наших отношениях не было ни ревности, ни чего-то взрывного, интересного?

Ровные отношения. Болото тоже ровное, провожу метафору.

— Неважно, Ром.

— Что значит, неважно. Важно!

— Оставь Леху уже в покое, что ли… Или нет… Кста-а-ати, — внезапно вспомнив еще кое-что, говорю мужу. — Если ты набьешь ему морду, то делай это из ревности.

— Разумеется. Совсем охренел, на мою жену слюни пускать.

— Нет, не за то! За Карину, — напоминаю мужу. — Твой лучший друг трахал твою любимую. Как тебе такое? За это точно стоит набить морду. Он тронул твое.

— МОЕ, — смотрит на меня. — Он еще не тронул и, если это произойдет, он окажется на том свете. Неважно, буду ли я при этом помнить все или так и останусь застрявшим в неверном временном отрывке.

Сердце начинает колотиться быстрее, словно в панике, а шея покрывается бисеринками пота. Она такая влажная, как будто я только что вышла из душа. Пытаюсь не пялиться на бывшего мужа, но он словно магнитом притягивает к себе.

Когда он улыбается, внутри всё сжимается, а его неуместная ревность заставляет сердце колотиться быстрее.

Так, что-то жарко стало.

Дышать нечем…

И дочери до странного долго нет.

— Пойду, позову Марину, — бормочу под нос и выбегаю их кухни.

В коридоре прислоняюсь к стене, в поисках опоры, дышу.

До моего слуха доносятся обрывки разговора Марины, и я потихоньку подхожу ближе.

— Ты совсем охренела? Звонишь... мне! Эй ты, коза помойная, ты хотела обвинить меня в нападении, а теперь передай телефон папочке? Хрен соси, ясно? Тебе не привыкать.

Глава 46. Марина

— Что ты несешь, ты… Немедленно, слышишь? Немедленно передай трубку моему мужчине, ты… уродина! — потеряв контроль, возмущается Карина.

— Я уродина? А ты себя когда в зеркале последний раз видела без уколов красоты? Да если с твоего лица всю гиалуронку выкачать, наберется целая бочка. Не зво-ни, поняла? Папа тебя не помнит. Тебя нет в его жизни. Так тебе и надо, сучка.

Карина издает в ответ такой звук, как будто она рычит от бессилия.

— Дай ему телефон.

— Не дам, — говорит Марина, наслаждаясь каждым звуком.

Как она вообще могла считать Карину за подружку?

Это все Ксюша, приволокла ее откуда-то. С ней было весело и прикольно, она знала много всего и беззастенчиво могла рассуждать на тему мужчин.

Марине даже казалось, что это классно — такая опытная, раскованная.

Легкая на подъем.

Привлекающая к себе внимание мужчин!

В чем-то даже Марина завидовала Карине.

Да, завидовала, пока вмешательство Карины в жизнь ее семьи не стало фатальным.

Все развалилось на куски, и Марина поняла это слишком поздно, когда уже даже обратно не склеишь.

Двуличность Карины вылезла наружу не сразу, зато теперь Марина точно не обманется, что она — ее подружка.

Гнилушка, а не подружка какая-то!

А Ксюша?

До сих пор в голове звенели ее слова о том, что мужчину увести проще простого.

Из любых, подчеркнула она, из любых отношений!

Тогда она прозрела или позднее?

Марина сказать бы не смогла, но точно знала, что теперь все изменилось.

Раз и навсегда.

И, наверное, она просто представила, как кому-то из этих «подружек» однажды может понравиться ее собственный парень, жених или даже муж.

Остановятся ли они перед чем-что?

Нет.

Будет ли их терзать совесть?

Нет, разумеется.

Марина сама не единожды становилась свидетельницей разговоров и бесед со смехом, полным превосходства. Так подружки делились опытом и хвастались, и это казалось таким захватывающим, дерзким и по-настоящему присущим женской натуре, что Марина этому завидовала.

Ровно до тех пор, пока на себе не ощутила, как эти змеи избавляются от тех, кто им мешает.

Ей не захотелось остаться на обочине жизни и внимания отца, и уж точно не хотелось бы, что Карина или Ксюша чувствовали себя хозяйками положения, в ее семье.

И тут как спасение — у отца амнезия.

Нехорошо радоваться травмам, но как здорово, что он эту шмару не помнит!

Может быть, и не вспомнит никогда?

Марине очень сильно этого бы хотелось!

И потому сейчас она не церемонилась в разговоре с Кариной.

— Ты пожалеешь! — произносит Карина, поняв, что Марина не сдастся. — Слышишь, тварь, ты пожалеешь! Я своим друзьям наводку дам. Тебя раком по кругу пустят, ни одна дырка без дела не останется!

По телу Марины — озноб.

Мороз вдоль всего позвоночника.

В динамике — короткие гудки, Карина сбросила вызов.

Марине вдруг стало страшно от этих угроз: могла ли Карина претворить их в жизнь?

Теперь Марина ни в чем не была уверена.

— Марин… — тихо звучит за спиной голос мамы. — Марина, что случилось? Ты вся дрожишь!

Марина моргает несколько раз, обернувшись, смотрит на маму сквозь мутную пелену, повисшую перед глазами.

Все так сложно и так неправильно.

Как все вернуть, отмотать.

Почему нельзя перезаполнить данные так, будто стер все ошибки?!

— Не молчи.

Мама делает шаг вперед, не пытаясь обнять, но как будто дает понять, что сейчас она — рядом.

Рыдания вдруг вырываются глухим воем изо рта Марины.

Ее складывает пополам, а потом она сползает вниз по стенке и рыдает.

— Прости! Я была не права… Прости меня, мама. За все…

— Марина?

Мама стоит в растерянности. Или просто не хочет ее обнять после всего, что было?

После всего сказанного?

Запоздалый стыд поднимается по пищеводу и горчит на языке, царапает нёбо.

— Прости…

— Да боже, девочка моя, что же ты так убиваешься? — вздыхает мама и садится рядом, обняв. — Иди ко мне, глупышка. Поплачь, если хочешь. — Нееее хочу… Но не могу… Не могу!

— Понимаю, значит, поплачь.

***

Она

Я держу Марину за плечи, обнимаю крепко-крепко, как только могу.

Ее тело дрожит в моих руках, как листок на ветру, хотя еще вчера она казалась такой взрослой и упрямой, готовой со мной воевать за каждое свое слово. Ее дыхание обжигает мне ухо, горячее и прерывистое, словно она пытается удержать слезы внутри.

Но я знаю, что такой напор не сдержать, она рыдает в голос.

Я глажу ее по спине, чувствуя, как мои пальц утопает в мягкости ее волос. Я улыбаюсь сквозь слезы, которые предательски наворачиваются на глаза.

— Мам, прости меня, пожалуйста... — шепчет она, и в этом шепоте столько боли и раскаяния, что я теряюсь.

Мое сердце сжимается от этой искренности, от того, как сильно она переживает.

Я не думала, что она может быть такой искренней…

Я как будто совсем разуверилась в своих близких .

— За что прости?

Я выдыхаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но он дрожит.

— За что ты просишь прощения?

Она поднимает голову, и я вижу ее глаза — полные слез, но с проблеском надежды.

— Я была такой глупой, — говорит она, и ее голос срывается. — Я думала, что знаю все, что могу справиться сама. Но я ошибалась.

Я обнимаю ее крепче, чувствуя, как что-то внутри меня ломается и освобождает место для новой, светлой надежды.

— Все у нас будет хорошо, Маринка, — говорю я, и сама не верю в свои слова. Но я знаю, что должна.

Мы сидим так долго, что я теряю счет времени. Кажется, будто весь мир остановился, оставив нас наедине с этой хрупкой, но такой важной для нас обоих минутой. Я чувствую, как Марина начинает расслабляться в моих руках, и это приносит мне облегчение.

— Мам, я люблю тебя, — шепчет она, и я теперь уже плачу я.

Эти слова. Такие простые. Такие глубокие.

— И я тебя, моя девочка, — отвечаю я, прижимая ее к себе еще крепче. — И я всегда буду рядом.